Денис Чекалов - Сумеречный судья
— Благословенные стихи, — произнес он, и слова с трудом пробивались сквозь горло, стянутое тремя обручами из заговоренного адаманта, — их волшебная сила многократно усиливала заклятия шамана, делая голос хриплым, как карканье птеродактилей. — Отдайте их мне.
Чародей поднял волшебный посох, и набалдашник превратился в голову ворона. Хриплый клекот вырвался из клюва, приводя в движение камни мостовой.
Они взмыли вверх, закрутились в гудящем водовороте и обрушились на меня и Франсуаз.
Я исчез; булыжники прошли меня насквозь, и глухо застучали где-то за моей спиной. Но это умение доступно лишь темным эльфам, закончившим школу Даркмура; девушка не успела отскочить в сторону, и на нее низвергся град тяжелых камней.
Первый ударил демонессу в висок, второй в правое плечо; куски гранита били ее по ногам, груди, пока не заставили упасть на одно колено.
— Шиар'Даг, повелитель степи, сожрет ваши души, — прошелестел волшебник.
Я повернул руку ладонью вверх, и ожерелье шамана дрогнуло. Сухо застучали белые черепа, и украшение завернулось в тугую петлю. Она крепко сдавила горло волшебника, прервав слова заклинаний.
Франсуаз подпрыгнула и, перевернувшись в воздухе через голову, оказалась прямо перед шаманом.
Демоны не могут летать; стоит им покинуть Преисподнюю, как их крылья становятся бесполезны. Зато умеют совершать прыжки, которым позавидует любой джабберлинг.
Девушка ударила оркохоббита коленом в лицо.
Тот как раз был подходящего роста; череп шамана треснул и вдавился внутрь, словно разбитая скорлупа.
— У меня нет души, — процедила Френки.
Но оркохоббит, видимо, не очень-то ценил свою внешность. Даже лишившись лица и половины мозга, он продолжал колдовать.
Дрогнула тяжелая вывеска, тускневшая над входом какой-то лавки, дернулась, зазвенела, — и высокий металлический столб, на котором она крепилась, вырвался из земли.
Франсуаз обернулась, и в то же мгновение чугунный шест сбил ее с ног и закрутил по полу.
— У всех вас есть душа, — негромко возразил шаман. — Вот почему вы так ничтожны.
Я соединил кончики пальцев.
Шестой фонарь замигал и потух. Пентаграмма, сквозь которую пришел оркохоббит, ослепительно вспыхнула. Новый источник Тьмы властно притягивал ее сверкающие лучи.
Магический символ дрогнул, перекосился, и серые бестии заметались вдоль его граней. Посох вновь поднимался в руке шамана; но сразу же замер, когда колдуна сдавил изломанный пятиугольник.
— Шиар'Даг… — простонал волшебник, и разлетелся на мелкие клочки окровавленной плоти.
— Эй, — воскликнула Френки, поднимаясь с земли. — Он уже умер? Черт… Я ведь должна была сказать ему что-то смешное и издевательское. Ненавижу, когда люди так делают.
23— Милая моя Франческа, — произнес я. — Мы остановились в этом городе всего на одну ночь. А теперь все здесь нас ненавидят. Элдарион, потому что мы потрепали орков. Претор, так как мы сделали это в его городе. Зденек Лишка, ибо мы не поверили в его историю. Прибавь к этому наркоманку, которая мечтает со мной переспать.
— Как сказала одна моя подруга, — заметила Френки, — которую я навещала в роддоме, — одна ночь может иметь далеко идущие последствия.
Я проводил взглядом крылатый экипаж.
— В таком случае, — ответил я. — Нам следует попадать в неприятности с очень большого расстояния. Чтобы мы успели вовремя убежать.
— Ты уже знаешь, как это сделать?
— Разумеется, — ответил я. — Я всегда все знаю. Только мне часто бывает лень этим воспользоваться. Поэтому действовать будешь ты. Возьми мобильный, и позвони женщине-каракурту. Договорись о встрече. Раз она любит женщин, которые берут все в свои руки — вы наверняка найдете с ней общий язык.
— Найду с ней общий язык? — осведомилась Франсуаз. — Надеюсь, это не значит, что мне придется целоваться с ней по-французски.
— Какая ты грубая, Френки…
24— В последние дни, его друзья стали исчезать.
Леди Морвинг стояла у перевернутого креста.
Такие еще можно увидеть, в старых аристократических домах Санта-Хаваны и дальше, вдоль отрогов Мухалдерроя. Считается, что они защищают от демонов Иллюзий и Грез.
— Исчезать куда? — спросила Франсуаз.
— Я не знаю. Никому не было до них дела; а моему мужу меньше других. Они больше не приходили к нему, в его мансарду, и все. Мне казалось, эти люди просто разочаровались в Серхио, как и я. Но Зденек… После…
Она запнулась, подбирая нужное слово.
Так и не нашла.
— Этим утром маркиз рассказал мне, что их друзья исчезли совсем. В свои дома они не вернулись. Близкие ничего не знают.
— Родственники пропавших не обратились в полицию?
— Только некоторые. Остальные просто вздохнули с облегчением. Те, кто приходил к Серхио, на его вечера… Ну, вы понимаете.
— Претор ничего нам об этом не рассказывал.
— Он боится. Думаю, ему даже не пришло в голову провести расследование. А тем более, связать эти случаи воедино. Теперь, после смерти Серхио и Дианы Вервье, его могут обвинить в халатности.
— И бедолага лишится чина, мантии и головы… А что скажете об Элдарионе?
Лора усмехнулась.
Странно, но эта женщина вообще не выражала никаких эмоций, когда улыбалась.
— Дэйбрил всегда был человеком действия, — сказала леди Морвинг. — Но не разбирается в людях. Он решил, будто Зденек знает, где последняя часть рукописи?
— Нет; но решил, что имеет смысл проверить.
— Бедный Дэйбрил…
Наивность Элдариона, по мнению Лоры, заслуживала высокомерного сочувствия.
О Зденеке Лишке, который лежал в клинике, то приходя в сознание, то вновь теряя его, — леди Морвинг даже не подумала.
— Мой муж никогда не воспринимал Лишку всерьез… Для Серхио тот значил не больше, чем подстаканник. А Зденек так себя и вел.
Я соединил кончики пальцев.
— Вы говорили, что после смерти мужа к вам перешли права на последнюю главу. А как же дергар?
— Дэйбрил, конечно, хотел их выкупить. Но муж не соглашался. Не знаю, почему. Он никогда не был аккуратен с деньгами.
— И все же отказал?
— Да. Думаю, Серхио нравилось, что Дэйбрил вертится вокруг него, уговаривая подписать контракт. Это было частью облика, который муж для себя создал. Знаменитый поэт, а вокруг вертятся издатели и поклонники.
Лора поежилась.
— Серхио всегда соглашался на самые рабские условия. Для него главным было то, чтобы Дэйбрил вокруг поплясал. И тот соглашался. Он готов унижаться ради денег. Почти все готовы.
