Янис Кууне - Каменный Кулак и охотница за Белой Смертью
– Волькш, Волькш, – звал Рыжий Лют и его ломкий басок с каждым звуком становился все более и более хриплым.
– Чего тебе? – спросил Волькша из темноты.
– Ах ты, лиса латвицкая!? – обрадовался и одновременно разозлился Олькша: – А я-то думал, тебя повредил кто… Ты чего разлегся, немочь сивая?
– Устал я, – ответил Волкан: – Смерть как устал. И пить хочется…
Волькша медленно приоткрыл веки. Дневной свет причинял боль, точно в каждый глаз вонзилось по тонкой острой сосульке. Вонзилось по самый затылок. Сквозь эту хрустальную муку Волкан увидел лицо Олькши. Странно, но ему доводилось видеть приятеля и в куда более плачевном состоянии. Несколько синяков, разбитый нос и губы. Но в целом можно было сказать, что Рыжий Лют вышел из кулачек как гусь из воды.
А вот таким гордым и счастливым Волкан не видел Ольгерда никогда. Невзирая на все кровоподтеки и ссадины лицо Хорсовича только что не искрилось от восторга.
– Наша взяла! – вопила тем временем чернолюдская стенка, и ее бойцы обнимались и прыгали как малые дети, которым добрый родитель привез издалека нежданный гостинец.
– Пойду я, – сказал Волькша поднимаясь со льда.
– Куда? – спросил Олькша.
– Спать, – ответил Годинович и шатаясь пошел в направлении Торговой стороны Волхова.
– Как это спать? – недоумевал Рыжий Лют: – Сегодня же Ярилов день. Весь праздник проспишь, дурень! Ты чего?!
Но Волкан не слушал его. Он погрузился в полузабытье, но тем не менее сумел добраться до их светелки на Гостином дворе, ополоснуть руки и лицо, выпить целый кувшин простокваши и только после этого упасть на постель и забыться тяжким сном.
Он не слышал, как в ночи вернулись Година с Ольгердом. Хмельными и надтреснутыми от долгих уличных криков и хохота голосами они шумно обсуждали небывалую перемогу чернолюдской стенки. Рыжий Лют хвастался тем, что именно его кулаки обеспечили победу. Но поскольку то же самое говорил в тот вечер каждый второй на Торговой стороне Волхова, Година лишь подтрунивал над хвастуном. Заснули они прямо у стола, и по полатям их не иначе как домовой разволакивал. Умаялся, наверное, бедненький.
Утром Волькша проснулся оттого, что замерз. Он хотел накинуть на себя еще одну шкуру и спать дальше. Но в дверь светелки настойчиво стучали. Кому это не спалось в такую кромешную рань на утро после Ярилова дня. Сумасбродом оказался посыльный, который передал Године наказ Гостомысла немедленно прибыть на княжеский двор.
Когда отец, торопливо собравшись, отбыл на зов Ильменьского владыки, Волкан вновь угнездился под одеялами и заснул. На этот раз его донимали сны. Он видел огромное море. Белых птиц. Темные, как черничный взвар, тучи на горизонте. Во сне его тошнило. Он свешивался через борт огромной лодки, и его взбунтовавшаяся требуха рвалась наружу через широко разинутый рот.
Новое пробуждение было ужасным. Живот крутил и терзал такой голод, точно Волькша не ел ничего целую седмицу. Слава Доле, на столе оставалась еда. Годинович принялся ее уплетать и остановиться смог только когда умял ее всю. Он никогда не думал, что в него влезет столько съестного. Впрочем, за прошедшие сутки он открыл в себе не только это…
В дверь опять забарабанили. Волкан подумал, что это отец прислал за ним нарядника. Но за дверями оказалось трое дружинников, вид которых не предвещал ничего хорошего.
– Где Ольгерд? – рявкнул старший из них, врываясь в светелку. Он оттолкнул Волькшу в сторону и, не дожидаясь ответа, направился к полатям, на которых спал Рыжий Лют. Впотьмах светелки дружинник недооценил размер спящего и бесцеремонно рванул его за шкварник, намереваясь стащить с постели и выволочь на гульбище. Ольгерд оказался для него слишком тяжел. Сил дружиннику хватило только на то, чтобы сдвинуть с места верхнюю часть его туловища.
– Что такое! – прохрипел Олькша, просыпаясь оттого, что ворот одежды сдавил ему горло. Он развернулся, сорвал руки дружинника со своего загривка и отпихнул нападавшего прочь.
Харкнула сталь боевого ножа вылетая из роговых ножен.
– Вставай, тварь ягонская, – рявкнул княжий ратарь.
– Что!? – немедленно вскипел Ольгерд. Хотя он был именно тем, кем назвал его дружинник, кровь прилила к его щекам, от чего он стал похож на недозрелую клюкву. Его глаза искали хоть какое-нибудь оружие. Хлебный нож на столе вполне подошел бы, не стой обидчик как раз на пути к нему.
Олькша вскочил на ноги. И тут, как это уже было с нарядником в начале масляной седмицы, дружинник осознал свою ошибку. Представший перед ним детина был ему не по зубам. Но в светелку на шум возни уже протиснулись его товарищи, и это изменило расклад сил.
Когда сразу три ножа замелькали у него пред грудью, настала Олькшина пора призадуматься.
– А что за пожар, ратари? – спросил дружинников Волькша.
– Князь велел доставить к нему Ольгерда, – был ответ.
– А зачем? – подал голос виновник переполоха.
– Нам почем знать, – окрысился дружинник: – Ты Ольгерд?
– Ну, я, – ответил Рыжий Лют.
– Пойдешь с нами, – приказал старший.
– А что, словами нельзя было сказать? – начал возмущаться Ольгерд, упирая руки в боки.
– Поговори мне, смерд, – рявкнул один из дружинников.
– Какой я тебе смерд!? – вновь обозлился Олькша. Еще слово и он бросился бы на княжьих людей, невзирая на все их оружие.
– Да что с ними разговаривать, – подал свой голос Волькша: – Они же гончие. Их послали, они и брешут.
– И то верно, – согласился Ольгерд, кривя свой щербатый рот в усмешке: – Пошли к князю, псы, – только что не приказал он дружинникам.
Ножи уперлись ему в грудь. Красные от гнева глаза «псов» буравили наглую Олькшину ряху. Но приказ князя доставить этого смерда в трапезную оказался сильнее, чем гнев, и дружинники расступились, давая дорогу Рыжему Люту.
Волькша двинулся, было, следом, но один из княжеских людей толкнул его обратно в светелку со словами:
– Сиди здесь, сопляк.
За буйным приятелем и его разъяренными провожатыми Волкан все-таки последовал, но на некотором отдалении. В ворота княжеского детинца его не пустили, даже несмотря на то, что он сказался помощником Годины Ладонинца. Мало ли кто кем назовется.
Ольгерда тем временем уже вводили в княжеский терем. Надо сказать, что по пути в княжеские терема Рыжий Лют окончательно проснулся и опамятовал. Противный, холодный и верткий страшок оседлал его загривок. Хоть и не помнил он за собой вины перед князем, но ведь просто так за ним бы не прислали троих, даже не нарядников, а дружинников.
Оказавшись в трапезной Олькша совсем растерялся. Два здоровенных, под стать ему самому дружинника в кольчугах у дверей. Чешуйчатые доспехи, щиты, мечи и копья развешенные по стенам поверх медвежьих, рысьих и волчих шкур. Масляные светильники во всех углах. Золотые чаши на столе. Резные лавки вдоль стен. И главное – суровый взгляд князя из-под собольшей шапки и мохнатых седых бровей.
