Юлия Григорьева - Искупление (СИ)
Габи тихо всхлипнула. Хэрб обернулся и смерил ее мрачным взглядом.
— Погуляла бы ты, Габи, — буркнул он, и девушка послушно покинула покои.
Я благодарно взглянула на своего помощника, меньше всего мне хотелось слышать хлюпанье за своим плечом. Сама я не плакала с той минуты, как все закончилось. Была пустота и апатия, словно кто-то невидимые задул свечи, погрузив душу в темноту.
— Открывайте рот, — с мягкой улыбкой произнес Хэрб.
Преодолевая нежелание есть, я послушно приоткрыла рот, и теплый бульон потек в горло. Вторую и третью ложку я проглотила так же неохотно, а потом желудок вдруг свело, и я поняла насколько голодна. Доедала я уже с большим удовольствием. Мой помощник с одобрением смотрел на то, как я уже сама открываю рот, осторожно стирал капли, которые периодически ползли по моему подбородку, а затем, отставив пустую чашку, спросил:
— Вы еще что-нибудь хотите?
— В умывальню. — Ответила я. — Пусть Габи мне поможет, только предупреди, будет ныть, я ее выгоню. Без нее тошно.
— Я быстро, — кивнул юноша и поспешил за служанкой.
Вскоре слуги суетились, заполняя лохань водой, а я сидела, тупо глядя на свои стиснутые руки, и ждала, когда можно будет помыться. Когда Габи доложила, что все готово, Хэрб донес меня до умывальни. Не то, чтобы я совсем сама не могла, но мальчик не желал слушать моих увещеваний. В результате, я махнула рукой, позволяя ему делать, что он хочет.
Вода была негорячей, приятной и теплой. Запах трав, шедший из лохани, успокаивал. Девушка стойко держалась, помогая мне намыться, после обтерла и одела. На этом мой запас желаний иссяк, и я вернулась в постель, которую служанка успела перестелить, пока готовили лохань, а я сидела за столом. Хэрб хотел снова схватиться за меня, но я взяла его под руку.
— Я не калека, — сказала я ему. — Просто жить не хочется.
— Госпожа!
— Но буду, — глухо ответила я, и он немного успокоился.
Юношу я не отпускала от себя до вечера. Он сидел на полу, рядом с постелью, подтянув к груди колени, и все что-то рассказывал из своего детства, про ту девушку, для которой оказался слишком беден, пытался рассмешить. Иногда я даже улыбалась, он, кажется, был и этому рад.
— Расскажи мне, какие обо мне ходят слухи, — попросила я.
— Зачем вам? — Хэрб прервался на полуслове и неодобрительно посмотрел на меня. — Это все ложь и грязь.
— Я хочу знать, — ответила я. — Расскажи.
Юноша нахмурился и упрямо поджал губы, но я не сводила с него взгляда, и он сдался.
— Разное говорят. — Пробурчал он. — Чаще всего говорят, что для того, чтобы удержать возле себя герцога, вы убиваете младенцев и съедаете их печень. Еще говорят, что съедаете сердца девственников, чтобы сохранить красоту. Для этого же пьете кровь юных дев. А матушка с соседкой шептались, что приворожить герцога вам помог сам Черный бог. Для этого вы отдались ему на погосте в ночь без луны, а бесы танцевали вокруг, вырывая сердца у случайных путников.
— И много ли случайных путников поймали бесы в безлунную ночь на погосте? — невесело усмехнулась я. — Может там тракт, и путники обожают блуждать по погосту?
— И, правда, — Хэрб тоже усмехнулся. — Я как-то даже и не задумывался об этом. Соседка говорила, что бесов целые тысячи. Где столько путников набрали?
Я хмыкнула, потом хохотнула и, наконец, истерически расхохоталась. Парень рассмеялся вместе со мной, но вскоре замолчал, глядя на мою истерику, и снова хмурился. А мне было не остановиться. Бедный, бедный герцог, злая Сафи приворожила его. Пожирает человечину, а он мучается, не может от меня избавиться.
— Проклятье! — вдруг выкрикнула я и снова расхохоталась. — Бед… Бедный На… Най, ха-ха, бедный…
Хэрб сорвался с места и выбежал из покоев. Вскоре примчался тар Лаггер, влил в меня свое снадобье, и я постепенно успокоилась, а после и вовсе уснула. Не знаю точно, сколько проспала, но проснулась, когда за окном была ночь. Напротив постели, в кресле, сидел Найяр, глотая вино прямо из горлышка бутыльки. Он не сводил с меня взгляда, даже когда делал глоток.
— Хватит пить, — сказала я, глядя на него с неприязнью.
— Надо же, я удостоился чести услышать обращение самой тарганны Сафиллины, — пьяно усмехнулся он.
Я некоторое время мерила его все тем же неприязненным взглядом.
— Я хочу другие покои, — сказала я.
— Выбирай, — Найяр махнул рукой и усмехнулся. — Куда скажешь, туда и переедем.
— Оставайся здесь, — поморщилась я.
— Значит, никуда не переезжаем, — ухмыльнулся он и откинулся на спинку кресла, закрыв глаза.
— Я хочу отдельные покои, — сухо повторила я.
— А я хочу вернуться на три месяца назад и никогда не прогонять тебя, — устало вздохнул герцог, так и не открыв глаз. — Ты бы выпила свой настой, не спала с Тиганом, и все было бы, как прежде.
— Я не хочу жить с тобой рядом, — игнорируя слова Найяра, произнесла я.
Замутненные вином глаза открылись, мужские пальцы сжали бутылку, и герцог с силой швырнул ее об стену. После этого прошел к кушетке, усмехнулся, глядя на нее, и направился к постели. Я тут же встала, и он завалился на свою половину кровати, даже не снимая сапог.
— Спокойной ночи, Сафи, — ответил герцог и закрыл глаза.
Жгучая ненависть опалила меня, бешенство разожгло кровь, и я метнулась к мечу, лежавшему на столе. Когда вернулась, Найяр все так же лежал, закрыв глаза. Скинув ножны, я перехватила рукоять, направляя клинок ему в открытую грудь. Най открыл глаза и наблюдал за мной без всякого страха. И я не смогла. Острие вонзилось в перину, пролетев мимо его тела, герцог даже не моргнул и не вздрогнул.
— Ты никогда не сможешь убить человека, — тихо сказал Найяр.
— Ты не человек, — ответила я и покинула опочивальню.
— Я люблю тебя, — услышала я и зашипела:
— Ненавижу.
— И это страшней, чем меч в твоих руках, — горько усмехнулся герцог.
Я не ответила. Видеть и слышать его не хотела по-прежнему, потому закрылась в библиотеке и села на кресло, подтянув колени к подбородку. Найяр не пришел, не ломился ко мне, не пытался разговаривать и делать свои лживые признания. Ненависть исторгла из души пустоту, но не боль. И все же к утру, все хорошенько обдумав, я перестала себя жалеть. Малыша это не вернет, а превращаться в размазню не собиралась. У меня отняли мое дитя, отняли жестоко, мерзко, и эту потерю я герцогу никогда не прощу и не забуду. В его любовь я больше не верила. Он ничего не сделал нового, просто опять все решил один и сделал, как было выгодно ему, не считаясь с моими чувствами. Боги будут его судить, свой приговор я вынесла сразу — Найяр меня потерял. Ни жалости, ни нежности, ни даже сочувствия он больше у меня не вызывал.
