Сломанный мир (СИ) - Мори Анна

Гэрэл пожал плечами — сам он вовсе не был уверен, что их ждет успех, что он хочет что-то для этого делать.

Он вдруг понял, что еще общего — помимо ясного ума — было у Юкинари при жизни и у Джин-хо. Вера. У Юкинари был его дракон из пруда, звезды и волшебные страны. Джин-хо, насколько он знал, была совершенно не религиозна, и мечтательницей он ее не назвал бы, но она всегда жила именно так, будто сидит, беззаботно болтая ногами, на ладони чуткого бога, и как будто она — пуп земли, и ничего плохого с ней случиться не может, и как будто легко осуществить все, до чего только дотянешься мыслью, а невозможного просто нет.

«Мир полон чудес, мы можем все, мы могли бы стать бессмертными...».

Почему они такими были, как им удалось сберечь эту веру? Ведь и Юкинари, и Джин-хо видели немало такого, что должно было убедить их, что человек мал и беспомощен перед равнодушным валом мироздания.

Гэрэл так не умел. Может, все дело в том, что он был старше них? Но для него мир и в детстве был суровым, враждебным, отторгавшим его местом, где каждую малость приходилось выгрызать зубами.

Снова навалилась апатия, тяжёлая, будто туча. В Синдзю снова шел дождь, вода заливала окна.

Глава 23. Точка невозврата

23. Точка невозврата

Впервые после покушения и ранения Гэрэлу очень захотелось напиться.

На кухне он нашёл жадно насыщавшегося поварёнка. Того, казалось, не заботило даже, что именно попадает ему в рот, он методично упихивал в себя всё подряд, как голодный поросёнок. Он поднял глаза, узнал вошедшего, ничуть не испугался и, не отрываясь от еды, промычал что-то приветственное. Гэрэл в ответ мрачно зыркнул.

Бутылки обнаружились в том же самом месте, где обнаруживались всегда: в ларе в тёмном прохладном углу. Он взял несколько. Ему подумалось, что его врагам достаточно было подсыпать немного яда в одну из таких вот бутылок, и не понадобилось бы тратить уйму денег, нанимая убийц-Скрывающихся. Но, к счастью, никому не пришло в голову, что он тайком таскает выпивку из собственной кухни, словно какой-то побирушка.

Вечерело, и, рассеянно следя за тем, как рыжеватый луч робко проглянувшего через тучи солнца трогает кухонную утварь, окрашивая все предметы тёплой медью, он подумал, что впервые за много дней видит солнце и что сейчас хорошо бы очутиться на крыше: улечься на спину и смотреть в небо, и чтобы какие-то птицы были в нём, неважно какие, просто лежать и смотреть и не думать ни о чём. Ничто не мешало ему так и поступить. Обычно он чувствовал на себе бесстрастный взгляд, неотступно следовавший за ним всюду, куда бы он ни пошёл, — живой мертвец, слишком буквально поняв приказ охранять генерала, всюду сопровождал его; но сейчас Тени не было рядом, он, похоже, отвлекся на какие-то дела.

Он толкнул дверь на крышу и почувствовал на своём лице касание зимнего воздуха. Зима в Синдзю была мягкой, но из-за соседства моря казалась намного холоднее, чем была на самом деле. Не лучше ли будет вернуться в спальню, а романтику крыши оставить для лета? Но идти назад было глупо.

Он сел на край крыши, расставил бутылки и быстро опустошил одну. Стало тепло и хорошо, хотя солнце снова скрылось за тучами. Вторую бутылку он пил медленнее. Когда от третьей осталось меньше половины, дверь скрипнула, и на крыше появилась Джин-хо.

Она окинула взглядом открывшуюся ей картину, переступила через пустые бутылки и уселась рядом с Гэрэлом.

— Решил пасть до уровня моего папаши — топишь тоску в вине? — поинтересовалась она.

— Решил узнать, что люди в этом находят. Но так и не понял.

— Что же ты за человек такой, что даже напиться нормально не можешь? — съехидничала Джин-хо.

Она подняла ту из бутылок, в которой ещё оставалось какое-то содержимое, покачала, глядя, как плещутся на донышке остатки. Потом одним глотком опрокинула их в себя.

— Я присоединюсь, хорошо? — Она задала вопрос скорее для приличия, явно не рассчитывая, что Гэрэл после такого количества выпитого будет возражать против ее присутствия. — Я — недурной собутыльник. К тому же тебе, как я вижу, уже всё равно.

— Послушай, — сказал Гэрэл, стараясь не быть чересчур грубым. — Если я пришёл сюда один, значит, хотел побыть один. Когда мне захочется обзавестись собутыльником, я непременно обращусь к тебе. Договорились?

Джин-хо поставила бутылку на место, но уходить не спешила.

— Нет, не договорились, — сказала она, начисто проигнорировав угрозу в голосе. — Я пришла, чтобы сказать тебе как друг: завязывай с этой привычкой.

— Ты нотации пришла читать?

Она молча смотрела ему в глаза, сдвинув свои широкие, будто углем нарисованные брови, и от ее взгляда ему стало как-то не по себе.

— Все это — из-за Юкинари, — сказала она наконец. Это не было вопросом.

— Ты не знаешь, о чем говоришь. И это не твое дело.

— Правду говорят, что между вами что-то произошло?

— Кто говорит?

— Слышала от отца. Прошлой осенью, когда ты был в Рюкоку с посольством, один из твоих спутников писал Токхыну письма. Отец всегда был подозрительным — тебе ли не знать. Его сильно беспокоило, что ты много времени проводишь с императором. Говорят, вы общались как друзья... Извини, это не мое дело.

— Ничего. Так и было. Мы могли бы стать друзьями, но верили в слишком разные вещи.

— Я заметила, ты тогда сильно изменился, вернувшись из Рюкоку. Словно что-то начало подтачивать тебя изнутри...

«Вот теперь это точно не твое дело», — захотелось сказать ему. Пришлось напомнить себе, что Джин-хо — друг (возможно, единственный, что у него есть).

— По крайней мере, ты можешь понять, почему мне неприятно постоянно иметь перед глазами напоминание о том, что его больше нет.

— Но это ведь неправда, — удивленно сказала Джин-хо. — Как это — нет, если он все понимает, мыслит? Не надо говорить о нем так, будто это кто-то другой. Он изменился, и тепрешний Тень, может, непохож на человека, которого ты знал, но это не причина ненавидеть его.

Гэрэл покачал головой и ничего не сказал.

Джин-хо продолжала:

— Если его знания, воспоминания, ход мысли остались при нем, значит, и душа его где-то недалеко, просто не может найти путь наружу. Неужели ты не думал, что твоего драгоценного Юкинари можно вернуть?

«Твоего драгоценного Юкинари». Тактичности, как обычно, хоть отбавляй.

— Я, кажется, уже говорил, что не желаю с тобой это обсуждать, — сказал Гэрэл неприятным голосом.

— Не пытайся казаться большей ледышкой, чем ты есть! — вспылила Джин-хо. — Просто позволь себе поверить!..

— Он умер, Джин-хо. Его больше нет.

— Это чушь собачья, но если тебе нравится винить себя и ничего не делать — сиди тут, пей дальше.

— Не помню, чтобы я спрашивал у тебя совета.

— Да ты себя уже не помнишь. У тебя в голове каша. Я знала тебя не таким.

— Мне плевать.

— Плевать? Да ты бы тут сдох, если бы не мы...

Уходя, она обернулась и крикнула высоким злым голосом:

— Тебе дали шанс все исправить — неужели не видишь? У тебя перед глазами невозможное, чудесное — человек, который должен быть мертв, ходит и говорит, — а ты решил отвернуться от чуда и превратиться вместо этого в пьяную развалину! Ты вообще рожу свою в зеркале видел?!

Гэрэл не пытался остановить ее.

Пошел снег.

Он сидел и смотрел себе под ноги, на черепицу крыши, где из-за вечной рюкокусской сырости расцвело пятно плесени. В воздухе кружились белые хлопья, постепенно пряча и черепицу, и плесень; первый снег этой зимы, или, может, просто первый, который он увидел, он ведь почти все время проводил взаперти... Он не думал ни о плесени, ни о снеге, ни о пустых бутылках, которые, когда Джин-хо встала, упали и покатились.

Он сидел так очень долго.

Все лето, всю осень, всю зиму он учился думать о Юкинари как о безнадежно, безвозвратно ушедшем — и пары необдуманных фраз глупой девчонки хватило, чтобы тщательно возведенная им стена рухнула.