Ольга Денисова - Учитель
– Я тебе уйду, я щас тебе ухватом так уйду! – Нечай услышал, что мама спускается с крыльца.
– Не стыдно? – раздался едкий голос Полевы, – со старой женщиной драться собрался, а?
Нечай, почти проснувшись, сел и стукнулся головой об потолок, выругался, проснулся окончательно, спрыгнул с печи на пол и босиком прошлепал на крыльцо, где столпились раздетые племянники.
– Брысь отсюда, – шикнул он на них и отодвинул Гришку к двери.
У калитки мялись двое старших Радеевых сынов, мама еще спускалась вниз с ухватом в руках, а ей на помощь от бани спешила Полева, закручивая жгутом мокрую рубаху.
– Мама! – Нечай сбежал с крыльца и обогнал ее, закрывая ей дорогу вниз.
– Я Радею сказала – чтоб близко не подходили! – она сердилась всерьез, сжимала кулачки, нос ее морщился и подрагивал подбородок, – чтоб близко не подходили!
– Что надо? – Нечай не очень-то любезно глянул на Радеевых.
– На сход тебя велено привести, – вызывающе ответил старший и шагнул вперед.
– А кроме вас никого не нашлось? – Нечай сплюнул и перешагнул с ноги на ногу – ступени крыльца обжигали пятки.
– Значит, не нашлось, – Радеев гордо поднял голову, – пошли, пока добром просим.
– Попробовал бы ты меня злом попросить… – проворчал Нечай, – идите со двора, щас оденусь и приду.
– Э нет! Мы со двора – а ты огородами в лес?
– Я сказал – вон отсюда! – рявкнул Нечай и выдернул ухват у мамы из рук. Не стоило обострять и без того неприятную ситуацию, поэтому он добавил немного спокойней, – хотел бы уйти – давно бы ушел…
Радеевы переглянулись.
– Ладно, – сказал старший, – подождем на улице. А уйдешь – из-под земли достанем.
Нечай хмыкнул и подождал, пока за ними закроется калитка – ноги совсем закоченели. Полева опустила отжатую рубаху, но продолжала смотреть на ворота, как сторожевая собака, ожидающая появления чужих.
– Чего дверь раскрыли? – рыкнул Нечай на племянников и поспешил взбежать на крыльцо, – весь дом выстудили.
– А вдруг бы они на бабушку напали? – уверенно заявил Гришка, – мы б с Митяем им бы задали!
– Ага… – Нечай затолкал в дом всех четверых, – а где ваш батька подевался?
– Да он еще затемно на сход ушел, – ответил Митяй, – староста приходил, не велел тебя пока будить.
Мама захлопнула дверь в сени и опустилась на лавку у входа.
– Чего ты меня-то не разбудила? – Нечай по очереди потер замерзшие пятки об штаны и сел рядом, одевать носки.
– Радеевы совсем совесть потеряли! – пробурчала мама, – еще раз увижу – их сестру бесстыжую на весь Рядок ославлю. Надо ж – явились! Ни стыда, ни совести! Да как посмели-то?
– Мам, ну перестань! – Нечай обнял ее за плечо и потерся щекой о ее волосы, – пришли и пришли.
– Да еще мне угрожали, ты подумай! – мама никак не могла успокоиться, – уходи, говорят, с дороги! Сын твой, говорят, оборотень-людоед! А я им: это сестра ваша потаскунья, если б мой сынок захотел, вы б дома сейчас сидели, людям бы в глаза взглянуть боялись! А он вашу девку бесстыжую пожалел, никому про ее грех не сказал. Потому что он добрый мальчик, он к людям жалостно относится, по-человечески. А вы – твари неблагодарные, напраслину на него возводите! Так им и сказала…
Она вздохнула и прижалась к его груди.
– Мам, мне идти надо…
– Я с тобой пойду! – мама уверенно поднялась, – всем расскажу, какой ты у меня хороший. Пусть поверят материнскому сердцу.
– Мам, не надо. Мужики на сход тебя не пустят, да и меня засмеют. Я сам разберусь, вот увидишь. Мишата вчера к гробовщику со мной ходил, тот обещал рассказать на сходе, что никакой я не оборотень.
Сход собирался перед рынком, там, где в базарные дни продавали лошадей – чуть в стороне от дороги, за трактиром. Место это именовали не иначе как «площадь», прослышав, что в городе это называется именно так. К стене трактира, на небольшом возвышении, ставили телегу, с которой желающие могли сказать то, что думают. Руководил сходом староста, он и решал, кому дать слово, да и сам был хорошим говоруном. Конечно, на сход редко собирался весь Рядок, молодых неженатых парней на него не пускали, женщинам иногда дозволяли поприсутствовать, но только если речь шла о семейных распрях или без них никак нельзя было обойтись. Вот и теперь на сход позвали только одну женщину – вдову Микулы. Она стояла в сторонке, но у всех на виду, и теребила руками кончики платка, опустив голову и закусив губу.
Народу собралось немало – если кто из мужиков и не хотел идти, то наверняка их на сход выпроводили жены: всем хотелось узнать об оборотне побольше. В первых рядах, на бревнах, сидели старики, за ними стояли те, кто считал себя имеющими отношение к делу, а за ними толпились остальные, как обычно, группируясь на улицы и концы.
Староста взгромоздил на телегу пенек и сидел на нем, уперев руки в широко расставленные колени.
Когда Нечай в сопровождении двух Радеевых появился на площади, на телеге стоял кузнец, и его громовой голос разносился по всему рынку.
– Потому что оговорить человека легко, – услышал Нечай, – а ты сначала докажи, что он виноват, а потом оговаривай!
– Чего нам доказывать? – крикнул снизу Некрас, – это он пусть доказывает!
– Ты меня не слушаешь! – кузнец нагнулся к Некрасу, который стоял в первом ряду, загораживая обзор старикам, – а я говорю – наоборот. Не он должен доказывать, а ты! Потому что для тебя это говорильня, а для него – жизнь решается.
– Говорильня? Ты у жены Микулиной спроси, говорильня это или нет! – выкрикнул пивовар, родственник Микулы, – если он Микулу убил, и других – какая же это говорильня?
– А ты видел? Или, может, Радей видел? Нет, братцы, не пойман – не вор!
– Пока его за руку поймаешь – он весь Рядок сожрет!
– А я говорю – не он это! – кузнец в сердцах кинул шапку под ноги, – и попробуй, убеди меня в обратном. Пока не убедишь – не поверю.
– Лыко-мочало, начинай сначала! – плюнул Некрас и полез на телегу. Староста привстал, надеясь его остановить, но потом передумал и сел обратно, – все уже сказано двадцать раз. Он в лес ночью ходил? Ходил. С девками в бане был? Был. С егерями боярскими оборотня ловил? Ловил. Шапку не носит и в церковь не ходит. Что еще надо?
– Тебе сказали, что надо, – ответил кузнец, – доказать, что он оборотень. Никто не видел, чтоб он волком перекидывался. Вот когда увижу своими глазами, тогда и поверю.
– Такой он дурак, при всем честном народе волком делаться! – расхохотался Некрас.
– Тебе же сказали, как человека от оборотня отличить можно, – неожиданно встрял Радей, который стоял чуть в стороне, но тоже недалеко от телеги, – ножом в сердце ударить. Если оборотень он – то в волка перекинется.
