Ольга Денисова - Учитель
– А ты попробуй. Может, я пойму.
Нечай скривился.
– Я был в монастырской тюрьме… – сказал он.
Мишата остановился и посмотрел на него удивленно и пристально.
– Как ты туда попал?
– Я отказался от причастия. Они думали, я раскольник.
– И после этого ты устраиваешь все вот это? – чуть не закричал брат, – тебе что, мало?
Нечай пожал плечами.
– Для тебя это так важно? Не ходить в церковь? – Мишата немного смягчился и, похоже, расстроился.
– Наверно. Я не знаю. Я просто не хочу. Теперь я их всех ненавижу.
– Ты напрасно так… Отец Афанасий, конечно, не ангел, но он зла никому не хочет. А Бог… он нас любит, как своих детей…
– Отец Афанасий – дурак, выжига и лентяй. Про бога я тебе ничего говорить не стану, но мне его любви что-то больше не хочется. Он меня в школе любил шесть лет, а потом еще в монастыре пять. В монастыре он любил меня крепче. Если б отцы так любили своих детей, людей бы на свете уже не осталось, все бы давно были ангелами на небе. Пойдем. Ты куда-то меня вел.
Мишата вздохнул и пошел вперед.
– Нет, я не знаю, но ты в чем-то неправ, – через минуту сказал он, – ты же бессмертную душу губишь, не страшно?
– Нисколько.
– Я тебя не осуждаю, я понимаю… Я сейчас знаешь что вспомнил? Как ты маленьким однажды в воскресенье целую охапку черемухи наломал и в церковь принес… Помнишь?
– Помню, – Нечай насупился.
– Запах какой чудный стоял… Тебя Афонька спросил, зачем, а ты ответил: чтоб всем хорошо было.
Тогда он и вправду хотел, чтобы всем было хорошо. Начиналось лето, пели птицы, цвела черемуха: Нечай помнил этот день, и радость, которая внезапно охватила его на рассвете – просто так, безо всякой причины – и траву в холодной росе, и шершавый ствол черемухи, на который он карабкался, чтоб посмотреть за лес. Ему казалось, что белые цветы, с их пьяным, сладким запахом, украсят мрачноватую церковь, и все обрадуются вместе с ним.
– Может быть, – Нечаю не хотелось это вспоминать, – я тогда не знал, что от черемухи болит голова. А куда мы идем?
– К повитухе, – ответил Мишата.
Нечай не удержался от смеха:
– Что я у повитухи-то забыл, а?
– С ее отцом хочу поговорить. Ты помнишь его?
Нечай помнил. Детьми они его очень боялись, и никто не знал его имени. Только тогда он звался не отцом повитухи, а мужем повитухи. Жена его умерла не так давно, и теперь дочь принимала роды у всех рядковских баб. А ее отец… Вообще-то, был он и гробовщиком, и могильщиком, но, кроме этого, мыл и обряжал покойников перед похоронами и присматривал за кладбищем. Мальчиком Нечай вместе с товарищами бегал подсматривать в окно его «мастерской».
Дом повитухи стоял чуть на отшибе, на Западном конце Рядка, и за его огородом начинался перелесок, где густо и соблазнительно росла земляника. Но никто ее не брал – говорили, что земляника там растет, потому что гробовщик специально поливает ее водой, которой моет покойников. Сутулая, длиннорукая и долговязая фигура гробовщика издали напоминала поднявшегося из земли мертвеца: ходил он степенно, медленно и пошатываясь, и встретить его в сумерках один на один почиталось у мальчишек подвигом.
– Да я и помирать вроде пока не собираюсь… – пробормотал Нечай, – или с живого мерку снимать сподручней?
– Ерунду не городи, – фыркнул Мишата, – поговорить с ним хочу.
Говорили, что имя гробовщика, кроме его родителей, знал только Афонька. Пояснял это гробовщик тем, что вокруг покойников всегда черти вьются, в ад норовят утащить. Ну, а зная имя, черти и живого человека могут окрутить. Вот и хранил гробовщик имя в тайне от всех, чтоб черти его ни у кого не выведали. Нечай мог над этим только посмеяться, но Афонька, похоже, относился к мнению гробовщика с уважением. В церкви гробовщик появлялся редко, только перед большими праздниками, и общества не любил: жил замкнуто, нелюдимо, был молчалив и неприветлив.
Его дочь и лошадиным лицом, и характером пошла в отца, замуж к сорока годам так и не вышла, но повитухой слыла отменной: на тяжелые роды ее звали и в соседние деревни, и к дворовым Тучи Ярославича. Она развешивала выстиранное белье, и первой встретила Мишату и Нечая во дворе.
– Это кто ж к нам пожаловал? Никак, Бондарево семейство? Полеве, вроде, рано еще рожать, на вербное воскресенье прибавления ждем.
– Мы к отцу твоему. Пустишь? – спросил Мишата.
– А что вам надо от него, а?
– Не твое дело.
– А не мое, так и не пущу! – повитуха уперла руки в крутые бедра.
Но гробовщик сам вышел на крыльцо и молча махнул Мишате рукой.
В его полутемной избе по всем углам висели маленькие пучки трав и связки чеснока, и пряный запах тут же засвербел в носу щекоткой. Икону с ликом Николая-Чудотворца тоже со всех сторон обрамляли высушенные цветы, а на потолочных балках красовались вырезанные кресты вперемешку с громовыми колесами и солнечными дисками. Простая холщовая рубаха гробовщика была расшита обильной вышивкой – видно он и дома опасался нечистой силы.
– Садитесь. В кой веки раз живым от меня что-то потребовалось, – проворчал гробовщик и, скрипя суставами, первым уселся за стол.
– Ты с нечистой силой знаешься, – начал Мишата после долгого приветствия, – наверное, знаешь о ней немало.
– О чем – о чем, а о нечистой силе я знаю все! – гордо поднял голову гробовщик.
– Брата моего люди оговорили, оборотнем называют, – Мишата кивнул на Нечая, – сход не сегодня-завтра соберут. Хотел спросить у тебя, как оборотня можно от нормального человека отличить?
– Ну, тут много способов есть, – солидно покачал головой гробовщик, – дед мой в этом лучше меня разбирался, но и мне кое-что передал.
– И? – нетерпеливо спросил Мишата.
– Ну, в первую очередь оборотня узнают по хвосту. Когда колдун в человека превращается, то у него волчий хвост остается.
– Это хорошо, – вздохнул Нечай, – хвоста нету, на мое счастье.
– Но некоторые колдуны, если разоблачения боятся, хвост себе отрубают. Тогда они и в волчьем облике без хвоста бегают.
– А еще? – Мишата почесал в затылке.
– Ну, если оборотня ножом в сердце ударить, то он не умрет, волком перекинется только.
– Да ну? – хмыкнул Нечай, но Мишата больно толкнул его локтем в бок.
– Это нам не очень подходит, – сказал он и снова уставился на гробовщика.
– Но оборотня можно утопить, удушить и сжечь. Тут ему и волчий облик не поможет.
– Не надо меня жечь. Что-нибудь попроще нельзя сделать? – пробормотал Нечай себе под нос.
– Под кожей у оборотня шерсть растет, – неторопливо продолжил гробовщик, – если кожу снять, то никаких сомнений не останется.
– Да ну? И как я потом, без кожи-то? – Нечай едва не расхохотался.
