Андрей Валентинов - Рубеж
Он что-то требовал. Чудные глаза взглянули в упор.
И сразу исчезли Тени…
Я был тут, я никуда не делся.
Но это был уже не я…
Кто-то другой сидел в старом тяжелом кресле.
Нет! Не сидел!
Стоял!
Вокруг был незнакомый сад, чужие лица — и только запах гари, такой привычный, был знакомым.
Дом пылал, пылал сад…
* * *…Магнолии горели неохотно.
Дом, в полотнищах черного дыма, не желал сдаваться. Все эти старинные гобелены, посуда из серебра и фарфора, все эти ткани и резное дерево, дубовые балки и расписная известь потолков — все это сопротивлялось огню, как умело, и розовый мрамор садовых статуй сделался черным от копоти.
На коробку с коллекцией шлифованных линз наступили сапогом. Собаку убили. Кошки разбежались. Улетела ручная сова, а белые мыши так и остались в доме.
Поперек усыпанной гравием дорожки лежит грузное тело тети. А там — дальше — бабушка, а няню куда-то волокут, выкручивая тонкие, в медных браслетах руки…
И за сотни верст вокруг нет ни одного мужчины.
Ни одного; только потные гиены в стальных рубахах, несколько женщин, уже мертвых или все еще обреченных, горящие магнолии — и я, задумавший обороняться шелковым сачком для ловли бабочек.
Обо мне вспомнили. Несколько рыл обернулось в мою сторону, в редких бородах блеснули белые зубы. Кто-то, временно оставив награбленное, двинулся ко мне — небрежно, как бы привычно и мимоходом, потому что всего и дела-то — сгрести за шиворот обомлевшего от страха мальчишку, щенка, не сумевшего спасти даже свою белую мышку.
А тетя лежит поперек дорожки и уже ничего не видит. И бабушке все равно. А няня…
Белый платан за моей спиной устал бороться и вспыхнул снизу доверху, будто облитый маслом. Вместе с дуплом, вместе с гнездом болотницы, вместе с муравейником…
Я знал, что не могу отменить случившееся — и оставить все как есть тоже не сумею. Зачем я здесь, кто я такой, если не сумел защитить свой дом: бабушку, няню, тетю?..
Я отступил на шаг. Еще на шаг. Шелковый сачок в руках дрожал.
Гиены ухмылялись, но я боялся не их.
Я ненавидел себя. Я стыдился себя, слабого; я пожелал, сам до конца не осознавая своего желания. Изо всех сил пожелал…
И шагнул в костер.
Вспыхнули волосы, боль впилась в щеки, в кончики пальцев.
Я дернулся, пытаясь вырваться, вынырнуть из страшного видения.
Рванулся…
* * *— Пан Юдка? Да что с вами?
Лицо пани Сале было рядом — встревоженное, слегка растерянное,
— Сейчас! Тут у меня нюхательная соль…
Вот уж не думал, что в библиотеке пана Станислава есть нюхательная соль!
Я глубоко вздохнул, прогоняя остатки кошмара.
Чужого кошмара.
Чужого — но такого знакомого.
Встал, улыбнулся, поправил сбившуюся на ухо кипу.
— То я прошу прощенья у моцного пана и сиятельной пани…
— Это я у тебя прошу прощения, пан Юдка! — пан Станислав улыбнулся, хлопнул по плечу. — Да не вставай ты! Эх, мой грех, загонял я тебя! Ни дня субботнего не чту, ни дня воскресного…
Пан Станислав качал головой, усмехался дружески, но я уже не верил — ни его улыбке, ни добрым словам.
Я оглянулся — Пленник исчез.
Ясно… Пан Мацапура продолжал улыбаться, что-то твердить о том, как вредно три ночи подряд не спать, но я не слушал. Умен мой пан! Наверное, так и было: взглянул он в глаза Пленнику, то ли случайно, то ли заподозрив что — и провалился в пропасть.
В ЧУЖУЮ пропасть.
В бездны чьей-то памяти.
Да, пан Мацапура умен! Не испугался (а может, испугался, да себя преодолел) — и проверить решил. На мне. На своем верном псе Юдке.
Так-так… Интересно, что моему пану привиделось? Нет! Не привиделось!
Что ОН заставил моего пана увидеть? Кто же ты, Пленник?
Нюхать соль я отказался, и от стопки знакомой гданьской вудки — тоже. Пан Станислав не настаивал. Мы присели к столику, на скатерть легла толстая книга с позеленевшими медными застежками переплета.
Я узнал — книга «Задея».
Так-так… Для того и собрались. Пан Станислав и тут верно рассудил. Пани Сале в своем Сосуде некромант не из последних. И сам пан Мацапура не один год такие книги почитывает. Ну, и я, глупый Юдка…
Слушать о «Багряных Вратах» было неприятно. Читать — тоже. А смотреть на рисунки — тем более. И не только из-за «чистой крови». Я не брезглив; тем более людей, кто попадет в замок, все равно не спасти. Говорят (говорили — прежде), что такой кровью пан иногда ноги парит.
От боли в суставах.
Может, врут?
Другое не нравилось. «Багряные Врата» — все равно что топор в руках ювелира. Или портного. Вместо тонкой работы — удар с плеча.
Хотя…
Я вновь перечитал затейливую вязь скорописи, проглядел густую киноварь рисунков. Три круга: глумленье, Имена и кровь. И дорога — тоже из крови. Грубо! Очень грубо!
Но кто знает?
Обнадеживать не стал. Может, и выйдет. Хвала Святому, благословен Он, мне таким заниматься не приходится!
И не придется.
Пани Сале принялась что-то рассказывать о настоящих Воротах — о тех, которые стерегут Малахи, — но я не стал слушать.
Захотят рискнуть — пусть!
Я им не спутник.
Другое сводило с ума, не давало покоя.
Пленник!
Чего он хотел от меня? Помощи? Или просто угрожал? Или?..
Дверь хлопнула, пан Станислав откинулся на спинку кресла, улыбнулся.
— Тебе и вправду надо отдохнуть, пан Юдка! Завтра поспи, а послезавтра работа будет.
Я плечами пожал. Впервые, что ли?
Мацапура поглядел на дверь, за которой скрылась пани Сале, и внезапно подмигнул:
— Хитра баба! А ведь врет! Чую — врет! И ты, пан Юдка, врешь! Он понял. Да и мудрено не понять! Пани Сале все-таки баба — увлеклась и сболтнула о Рубеже то, о чем лучше молчать.
— Значит, эти твои Малахи некоторых задарма пропускают? Да, кое-что пан Станислав сообразил. Но не все. О том, что перед ним — Консул Рубежа, он все-таки не догадался.
— Ладно, после поговорим… А теперь о деле. Пора с Валками кончать. И побыстрее!
Я кивнул, вспомнив худую некрасивую девочку, ладно сидевшую в седле. Моя Смерть… Можно ли покончить со Смертью?
— Утром гонец прискакал — Циркуны согласны под мою руку пойти. И Мерла тоже…
— Поздравляю зацного пана!
Он дернул щекой, огромная ладонь рассекла воздух.
— С чем? Два села — разве того мы хотели? Проклятые селюки! В поры забились да поглядывают, кто верх возьмет! А из Полтавы, того и гляди, наказной сотник приедет. Полковник там не дурак — знает, как таляры звенят, но и он тянуть долго не сможет.
Я задумался. Легко пану приказывать!
— Валки с налету не взять, — осторожно начал я. — И Минковку не взять. Да это зацному пану и не нужно. Черкасов там нет, все на панне Загаржецкой держится…
