Стэн Николс - Магия цвета крови
— Обвиняемому дозволено высказаться в свою защиту, — заявил судья.
Кинзел поднял на судью взгляд.
— Какой смысл?
— Никто не должен сомневаться в том, что закон соблюден, как подобает. Я не допущу, чтобы говорили, будто обвиняемый в моем суде не получил возможности изложить свое видение дела.
— Господин судья, можете не сомневаться, люди уже это говорят. Разница между мной и остальными здесь присутствующими в том, что я считаю — мои сограждане достаточно умны, чтобы решать, где истинная справедливость, а где обман. И я верю от всей души, что подлинная справедливость — право, данное по рождению каждому мужчине и каждой женщине, как бы ни складывалась их жизнь и какие бы надежды и чаяния, но мнению своих правителей, они ни питали. Я не ожидал честного судебного разбирательства и потому не чувствую себя разочарованным.
— Достойная речь, хотя вряд ли можно рассчитывать с ее помощью завоевать симпатию суда. Писец удалит эту часть протокольных записей, заменив ее упоминанием о том, что обвиняемый отказался от возможности высказаться в свою защиту.
Писец коротко поклонился и принялся вымарывать только что написанное.
— Не вижу необходимости удаляться, чтобы обдумать представленные доказательства, — продолжал судья. — Ситуация кажется предельно ясной. Тем не менее, поскольку отсутствуют прямые доказательства вашего непосредственного участия в совершении насильственных действий, я считаю возможным проявить определенную снисходительность.
В душе Кинзела вспыхнула крошечная искра надежды.
— И все же обвинения очень серьезны, и судья всегда должен помнить, что назначенное им наказание должно воздействовать на других как средство устрашения. Кинзел Руканис, я считаю, что вы виновны по всем предъявленным вам пунктам обвинения. Властью, данной мне конституцией империи Гэт Тампур и ее протекторатов, приговариваю вас к пожизненному заключению с отбыванием срока в качестве гребца галеры. И, может, боги будут милосердны к вам за то зло, которое вы совершили.
Надежда оказалась ложной. Пожизненное рабство на галере равносильно смертному приговору. Единственная разница состоит в том, что гребец на галере умирает дольше и мучительней, чем тот, чью жизнь оборвалась на виселице или плахе.
— Приговор должен быть приведен в исполнение немедленно. Увести пленника.
Когда Кинзела тащили из зала заседаний, он, проходя мимо паладинов и Лаффона, заметил, что все трое пребывали в отличном расположении духа.
21
— Мы чертовски рискуем, — прошептал Кэлдасон.
— Ради Тан я готова рисковать, — ответила Серра. — Скорее всего, это для нее последняя возможность хотя бы мельком увидеть его.
Вдоль улицы стояли люди. Не в шесть рядов, как в случае проезда какого-нибудь выдающегося сановника или в праздничный день, и все же толпа была достаточно велика, чтобы те, кто не хотел привлекать к себе внимания, могли затеряться в ней.
Рит и Серра кутались в плащи с опущенными капюшонами, Таналвах и Куч тоже оделись в неброскую одежду. Вокруг, смешавшись с толпой, находились еще примерно два десятка людей из Сопротивления, добровольно вызвавшихся выступить в роли телохранителей — если возникнет такая необходимость.
— Теперь, наверно, уже скоро, — заметила Серра. — Но я все никак не пойму, почему мы решили не устраивать засаду.
— Оглянись и увидишь: здесь полным-полно не только солдат и ополченцев. Спорю, среди горожан множество переодетых агентов. И, хорошо представляя себе их методы, рискну предположить, что в фургоне с Кинзелом сидит кто-то, готовый при первых признаках беспокойства перерезать ему горло.
— Эти ублюдки способны и на такое, правда? Я испытываю ужасное чувство беспомощности, Рит.
— Таналвах сейчас очень трудно. Может, тебе стоит пойти к ней.
— Да, у меня только что мелькнула та же мысль. Я пришлю сюда Куча.
Кэлдасон кивнул, и Серра направилась к подруге. Остановившись рядом, она сказала одними губами:
— Куч, ступай к Риту.
— Зачем, Серра? Я и тут...
— Куч!
— Ох! Ладно. Увидимся позже, Таналвах. — Женщина мягко улыбнулась ему, и парнишка растворился в толпе.
— Глупо, конечно, спрашивать об этом, Тан, но как ты?
— В это трудно поверить, но я как бы перешагнула за грань ярости, отчаяния и всего такого... Внутри меня словно все заледенело.
— Может, это была и не такая уж разумная идея — прийти сюда.
— Нет-нет, я хочу быть здесь. Я должна. Ты понимаешь меня, правда? Ты ведь не уведешь меня отсюда?
— Конечно нет. Ради чего, по-твоему, мы все здесь собрались?
— Знаешь, я ужасно горжусь Кинзелом.
— Естественно. Я тебя понимаю.
— В смысле, я в особенности горжусь тем, что он не сломался под... пытками.
Чувствовалось, как Таналвах трудно далось произнести последнее слово.
— Нам точно неизвестно, пытали его или нет, Тан.
— Пожалуйста, Серра; я не настолько наивна. Хорошо, что ты пытаешься оградить меня, но я знаю, на что способны эти люди. Я достаточно много сталкивалась с ними, когда была шлюхой в Ринтарахе.
— Прости.
— Это очень важно — что Кинзел не назвал никаких имен. Что никто не пострадал по его вине.
— Он очень мужественный человек.
— Да. Но не все верили в это, правда? Кое-кто говорил, что он не выдержит и поставит под удар множество людей.
— Так считали далеко не все.
— Возможно. Однако некоторые опасались этого так сильно, что даже возникла идея убить Кинзел а, чтобы заткнуть ему рот.
— О-о! Ты, значит, знала об этом?
Серре как-то не пришло в голову спросить откуда.
— Да. И мне кажется, я догадываюсь, кто предложил. Мне было ужасно больно, когда я услышала об этом. Но я не упрекаю его.
— Очень великодушно с твоей стороны.
— Это ведь сродни тому, что говорил Кинзел: нужно думать о максимальном благе для максимального количества людей. Он так часто повторял это, что я начала думать, будто наша маленькая семья не является частью этого максимального количества людей. Он прежде всего заботился о других, а уж потом о себе и, возможно, о тех, кто ему близок.
— Тан...
— Нет. Он такой, какой есть, и в этом одна из причин, почему я люблю его.
— Я уверена... Я знаю, что он любил тебя и детей больше всего на свете.
— Да. И в этом я нахожу утешение. Но, знаешь, у меня такое чувство, что все закончится хорошо.
— Правда?
— Правда. Я верю, что придет время, когда мы будем вспоминать сегодняшние ужасные события просто как дурной сон. И снова будем вместе.
— Тан, не стоит рассчитывать на чудо. Жизнь не похожа на сказки и любовные баллады.
— Так будет. Я думаю, люди заслуживают счастья.
