Сергей Костин - Охотник за бабочками
Куколка вздохнула еще раз гораздо тяжелее и печально осмотрела меня сверху вниз.
Меня даже передернуло. Вовремя я сообразил сказать о невозможности использования живой материи в качестве экспонатов. Руки не руки, а точно что-нибудь у меня оторвала.
— Не знаю, как ты выкрутишься из этого положения, но паПА сказал, что возможности неограниченные.
Ляпушка молчала целых восемь секунд. Затем глаза ее здоровые засветились пурпурной яркостью и, с заметным довольством в голосе, она сообщила:
— Есть, есть у меня вещь дорогая. Никем не виданная. Нигде не засветившаяся. Так, на первый взгляд, безделушка. Увидит твой паПА чудо сказочное, чудо удивительное. Приходи, мой любезный друг, утром ранним. Все готово к утру будет.
Как она меня! Друг, понимаешь, ты мой любезный. Шпарит, словно с паПА лет десять общалась.
— А таракану своему скажи, что б не присылал ко мне лазутчиков своих, — куколка была сама невинность. Голос тихий, слова кроткие. А потом как завизжит, аж в ушах заложило, — А не то я таракана твоего…
Я уши пальцами заткнул и так и не узнал, что она сделает с Кузьмичем. Но парня надо предупредить, а то болями в спине не отделается. Кажется, можно пальцы из ушей вынимать.
— … тебе вместе с крыльями запихаю. Понял, милый друг?
Понял. Чего ж не понять. Прав Кузьмич. Как дело сделаем, я имею в виду, наследство к рукам приберем, то эту сволочь в расход. Знал бы, что такую гадину вскармливаю, заранее удавился бы.
— А теперь ступай, милый друг, — куколка перешла на более нейтральные интонации, — Утром всегда наличие кислорода в окружающей атмосфере гораздо насыщеннее, чем вечером.
Кивнул. Развернулся. Ушел. Кузьмича вылавливать.
Ночь выдалась совершенно беспокойной. На всякий случай забаррикадировав дверь в кабинет, я сидел в кресле, пил айвовый сок и много думал. Мне вообще свойственно много думать. Если бы не был бы уродом, то стал бы философом. Да я и петь умею. Да! Был бы певцом. Как этот… В древности российский соловей Кир Филов. Тот самый, которому памятник в Московском мегаполисе отгрохали. Что восемнадцать метров высотой. Изображен сидящим на коленях у какой-то тетки.
Еще я думал о том, что в комбинаторе у меня целых четыре заявки на отлов бабочек. Судя по описанию, работа не пыльная и денежная. А я, вместо того, чтобы делом заниматься, любимым делом, позволю себе отметить, должен ждать, что отмочит в очередной раз куколка по имени Ляпушка.
Кстати, о комбинаторах. Это, если попроще, ящики такие, нашпигованные различной электроникой. Раньше, в старые времена, их называли иначе. Компами, компутерами и электронно-вычислительными машинами. Потом какой-то умник сообразил совместить бытовую технику с вышеназванными наименованиями и получился комбинатор. Теперь на каждом пылесосе, на каждой стиральной машинке есть комбинатор. И удобно, далеко бегать не приходится, и выгодно с точки зрения экономии.
Лично мой комбинатор был совмещен, по настоятельной просьбе Кузьмича, с тостером. Пока я свои дела делаю, он сухарики любимые поджаривает.
Я вздохнул, оторвался от мыслей далеких и посмотрел на спящего в пепельнице Кузьмича.
Вот уж кого она достала, так достала. Вздрагивает во сне, крылышками подергивает. Знать, кошмарики сняться.
Глаза-то слипаются. Спать хочется. Не проспать бы. А чего просыпать? Все под звездами вселенной ходим. Чему быть на роду, того и не миновать…
— Вставай, командир! Вставай! Хватит щеки наминать. Новостей полон карман. Вставай же!
В глаз врезалось что-то твердое, и голос Кузьмича стал гораздо осязаемее.
Все. Просыпаюсь.
Я проснулся. Поскрипел глазами… Можно, можно так. Указательными пальцами рук тыкаете в глаза и накручиваете, что есть силы. Скрип страшный, но сон, как рукой сгоняет. Оттого и назвали этот способ «как рукой сняло».
Кузьмич нетерпеливо болтался перед лицом, сжимая кулачки на уровне груди, дрожа ими словно от лихорадки. Знать, действительно серьезные новости, раз так терзается.
— Что там еще?
— Сводки с фронта, — Кузьмич хрустнул пальцами.
— Какого еще фронта? — не понял я.
— Знамо дело, с какого. С личного. Дворецкие только, только улетели. Докладывать, или сначала харю ополоснете? Тогда докладываю:
Кузьмич опустился на подлокотник кресла, принял стойку «смирно» и отрапортовал:
— Ни один из дворецких не смог выполнить поставленные перед ними задачи. Выполнение поручения у обоих претендентов на батюшкино состояние проходит в повышенных условиях секретности. Известно только, что на имя старшего брата вашего поступила посылка, предназначенная для его избранницы. Что в посылке — неизвестно. Теперь, что касается металлолома. Я имею в виду средней невестки. На удивление никаких данных. Ночью шума не производила, по этажам не шастала. Железом не гремела. Что приготовила неизвестно.
— Понятно.
— О нашей заразе докладывать?
— Ага, — не побоялся таки. Провел рекогонсценировку. Надо бы потом, ради интереса в суреркомпе узнать, как правильнее слово это мудрое говорить. А то на людях, не дай бог, конечно, можно и опозориться.
— По нашей заразе докладывать нечего. Побоялся я.
Значит, не провел это самое мудреное слово.
Кузьмич развел крыльями. Все, мол, докладывать больше нечего. И на том спасибо.
— Пошли, — я поднялся с кресла.
— Куда это, подозрительно сощурился Кузьмич, оставаясь на месте.
— Про утро она ничего не говорила. Наоборот, сказала. Что б только утром к ней и являлись. Кстати, Кузьмич, ты не ощущаешь повышенное содержание кислорода в воздухе? Нет? Странно. Я тоже.
Отворив дверь, я осторожно выглянул в коридор. Ничего подозрительно. Взгляд по коридору в сторону оранжереи. Тоже все, как обычно.
Перебежками до оранжереи.
— Заходим?
— На счет «три», — попросил Кузьмич, явно волнуясь. Я согласился, и мы зашли только на счет «три».
Куколка находилась на своем месте. Собственно, это и так понятно. Каждый раз, когда я захожу в оранжерею, куколка всегда на своем месте. По деревьям не скачем, с ветки на ветку не перелазит. В этом отношении она спокойная.
— Привет, — надо поздороваться первым. А то потом скажет, что я ее обхожу вниманием. А мне эти ссоры не нужны.
— Привет, — эхом повторил Кузьмич, оставаясь на достаточно близком расстоянии от моего нагрудного кармана.
— Здравствуйте, милые мои.
Кузьмич от такой нежности решил все же спрятаться, и юркнул в карман.
— Заждалась я вас сегодня, соколы мои ненаглядные.
Что это она сегодня? Или характер свой самочий показывает. Мол, вот вчера я на вас с Кузьмичем зла была, а сегодня наоборот. Милее вас и нет на свете. Но нас на этом не проведешь.
