Екатерина Хайрулина - Игры в вечность
С тоской посмотрел на север, туда, где плещется соленое море. Туда бы сейчас, к Иникеру, рассказать ему, пожаловаться… пусть тоже жалеет и презирает героя до конца дней… впрочем, они оба бессмертные, жалеть придется долго.
А они тут пусть без него? Сейчас налетят бабочки и пожрут всех. Утнапи не сумеет их защитить. Да, он храбрый и сильный, он умеет сражаться, умеет как человек – лицом к лицу. Но против демонов это бесполезно, против демонов надо как бог, надо огнем, божественной силой, будь она неладна… А у Утнапи божественной силы днем с огнем… не захотел тогда он божественной силы, отказался на раздаче, черпнул самую малость, летать ему, видите ли, захотелось… а остальное недосуг. Зря. Сейчас наверно и сам понимает что зря, локти кусает, только поздно.
Вон он сидит незадавшийся бог, задумчиво смотрит вдаль. О чем думает, хотелось бы знать.
Эмеш подошел, тронул за плечо, Утнапи повернулся, зло глядя в глаза – «чего тебе еще надо? убирайся, гад, пока всех не спалил!» Промолчал.
– Ут, прости, я никуда не пойду, – сказал спокойно, не прося, утверждая. – Я останусь. Хочешь – ударь меня, дай в рожу, я заслужил. Хочешь – даже убей на месте. Но я никуда не пойду.
Утнапи смотрит на него, и злость нехотя сменяется удивлением, потом безразличием. Нет, бить он не будет. Кивнул – оставайся. Промолчал снова. Так они и сидели рядом.
Кита принесла им еды – две миски тушеной фасоли с луком, щедро сдобренной перцем, кинзой и мятой, тонкие лепешки, которые полагалось мазать какой-то странной золотистой штукой – мертоха, кажется, сказала она, по вкусу штука похожа на соленое масло с жареной мукой. Еще немного козьего сыра и сладких фиников.
Поставила перед ними, грустно улыбнулась, старательно не смотря Эмешу в глаза, шепнула пару слов Утнапи, и тихо ушла.
Было что-то во всем этом что-то удивительно простое, человеческое, настоящее.
Маленькая старушка гнала мимо соседнего дома пегую козу, покрикивая, стращая длинным толстым прутом. Только козе, похоже, было на этот прут наплевать, она остановилась на пол дороги и принялась, как ни в чем не бывало, щипать траву. Наблюдать почему-то было приятно, и казалось, нет в мире беды страшнее, чем эта упрямая, невозмутимая коза. Мир и покой. Финики медом таяли во рту.
5
Хотелось уйти подальше, побыть одному, хоть немного разобраться с собой, пока есть время. Сидел на берегу реки, бросал в воду круглые камешки. Хорошо, тихо, галька шуршит, совсем как у моря… вода плещется, размеренно, набегая на берег крошечной волной… шлеп-шлеп-шшшш, и тащит гальку за собой, дальше, куда-то к краю земли…
– Развлекаешься?
Нет, это не Утнапи. Это Думузи возник за спиной, Эмеш чуть не подпрыгнул от неожиданности.
– Что ты здесь делаешь?
– Привет, Сар, – только усмехнулся он.
Призрачное ощущение покоя как ветром сдуло. Сил уже больше нет, ну сколько можно всего за один день? Неужели им мало? Теперь еще этот, бешеный ветер степей…
– Что ты здесь делаешь?
– А ты? Молодцы вы со своим царем, что ни говори. В голосе столько сарказма, что стало обидно, и больше всего за царя.
– Царь отдал свою жизнь. Ты бы так смог? Жизнь за жизнь? Ветер фыркнул в ответ.
– А ты бы, Сар! Ты бы смог?
– Царь предложил помочь.
– И ты сразу согласился? Ну конечно! Какая удача. Пастуха-то своего тоже в дело пристроил?
Эмеш чувствовал, как что-то закипает внутри, раздражение и злость подступают к горлу, слишком много накопилось за эти дни… да что там, за последние пару часов столько всего накопилось – Ут, демоны, бабочки, неумелый огонь… еще немного и плотину прорвет, он сорвется. Еще чуть-чуть, и свернет этому бешеному ветру шею, несмотря ни на что.
– Чего тебе надо, Идим?
Ветер презрительно кривит губы. Да ничего ему не надо, просто так приперся, позлорадствовать.
Хочется наконец-то кого-то убить, не сдуру, не зажмурив глаза, а вот так, лицом к лицу. Взаправду, так чтобы наконец самому поверить, и больше уже не пугаться.
– А что, Сар, может вы договорились заранее? Твой план? Она выпускает демонов, потом ты выпускаешь ее из Илара. А я, как дурак… Не договорил, заткнулся.
И что наконец щелкнуло у Эмеша внутри, сломалось, штормовая волна вскипела грязной пеной, хлынула вперед, ломая все на своем пути… замерла на гребне. Так хотелось кинулся на Думузи, врезать со всего маху в челюсть, повалить. Нет, он сдержался. Хватит, сейчас не до того. Замер в полушаге, пристально глядя в глаза.
– Сволочь! – прошипел только сквозь зубы.
Думузи тяжело дышал. Ему бы тоже сейчас хотелось подраться, выплеснуть.
Вот они стоят друг напротив друга, глядя друг-другу в глаза, – Идим Джайарах, хозяин ветров, против Саира Нимрахима, грозного повелителя морей, дикий ветер степей, против раскатистого рева океанской волны, стремительный гепард, против ощетинившегося волка. Боги? Люди? Кто разберет.
– Ведь это ты. Ты был там, Идим.
– Был, – лицо Думузи бледное, напряженное, но на нем только презрение и гнев. – Я сторожил Лару от глупостей. Ждал ее у ворот. Я знал что она придет.
– Хорошо ж ты сторожил, раз врата открыты.
Едкая усмешка перекосила лицо ветра, и Эмеш понял, что сейчас он его убьет. Взаправду.
– Я сторожил, пока ты спал, – Думузи вроде усмехается, но голос совершенно чужой, глухой. В глазах мечется огонь. – Она была там.
– Это сделала не она.
– Она, Сар. Но либо эта дура сама не поняла, что сделала, либо…
Ветер вдруг умолк, осекся, смотря куда-то в сторону. А Эмеш чувствовал, как руки уже сами поднимаются, и сейчас со всей дури… Убьет. Точно.
– Это я! – ворвался в уши крик. – Я сделала! Хватит!
Лару кричит. Эмеш понял это не сразу, слова с трудом прорвались сквозь накипевшую злость. И волна зашипела, тихо катясь назад.
– Что? – Эмеш не верил своим ушам.
Думузи вдруг резко выдохнул, плечи поникли, он зажмурил глаза, а когда открыл – в них было только… что в них было, не разобрать? Не привычно видеть у ветра такие глаза. Боль и стыд.
Но вдруг многие кусочки сложились в рисунок. Только разве можно в это поверить?
Эмеш медленно опустил руки. Какое-то время они стояли, смотря друг на друга, смотря на Лару. Пытались понять все без слов, но без слов не понять. Думузи тяжело провел ладонью по лицу.
– Рассказывай, – потребовал Эмеш.
* * *
Та ночь была ветряная, холодная… или может быть на Унхареше так всегда? Лару зябко ежилась, кутаясь в теплую Эмешову куртку, но ветер все равно пробирал насквозь. Или это страх? Глаза слезились, закрывались… хотелось спать. Зубы стучали, дрожали руки.
