Дмитрий Емец - Первый эйдос
Меф был уже на Большой Дмитровке, когда перед носом у него что-то пронеслось. Он ощутил упругий толчок ветра. В дверь резиденции вонзился дротик. Меф перекатился, уходя с линии следующего возможного броска, и выхватил меч. Меч Древнира покинул ножны неохотно. Он раньше Мефа понял, что рубить некого. На наследника никто не нападал.
Меф выругал себя. Интуиция не сработала. Никакого предвидения опасности. Может, причина в том, что дротик намеренно был пущен мимо? Буслаев подошел к дротику и, не прикасаясь, осмотрел его. Судя по всему, это был заговоренный дротик, пущенный с расстояния километров в тридцать. Недурной бросок, да еще при отсутствии прямой видимости. К рукояти, которая еще дрожала, была привязана записка:
«Надо увидеться. Валькирия-одиночка».
Меф улыбнулся. Он прожил на свете почти шестнадцать лет, но никогда его не приглашали на свидание таким оригинальным способом.
«Примазывается она, что ли? Знает, что я ощутил ее присутствие в том доме рядом с Даф?» – подумал он.
– Придется писать ответ, а то твоя хозяйка обидится! – сказал он дротику.
Час спустя Ирка сидела с Антигоном за столом и собиралась пить чай. Она уже протянула руку к сахарнице, когда прямо в центр жестяной тарелки, пригвоздив ее к столешнице, воткнулся топор. Это был удачно подогнанный метательный топорик с двумя лезвиями – нечто среднее между боевым топором и секирой. Послан топор был тоже километров с тридцати, не меньше. Нет, Меф умел владеть не только мечом. Его ответная записка была короткой и состояла всего из одного слова.
«Когда?» – было написано краской на топорище.
Ирка просияла. Антигон, вскочивший на стол и воинственно размахивающий булавой, был удивлен. Повелительница, которую на его глазах едва не убили, вела себя загадочно.
– Это от Мефа, – сказала Ирка.
– Мерзкая хозяйка, как-то вы очень довольны! У вас что-то есть с этим Осляндием Слюняевым? – негодуя, спросил Антигон.
– Нет и не может быть. Ты что, забыл кодекс валькирий?
– Я-то нет, а вы, видно, да, хозяйка. Эффектное начало любовной переписки, – фыркнул кикимор.
– Ты-то что в этом понимаешь?
– Я-то как раз понимаю. Моя жуткая бабушка переписывалась с моим кошмарным дедушкой подобным образом. Правда, они бросались выпотрошенными мышами. В более поздней и запущенной стадии брака перешли на табуретки… Но опять же так круто, сразу с копий и топоров, они не начинали! – укоризненно заявил Антигон.
Ирка слушала его вполуха. Написав фломастером несколько слов, она спустилась в люк по канату, закрыв глаза, определила, где сейчас Буслаев, и послала ответ.
Меф читал на втором этаже резиденции мрака, когда метательный нож пригвоздил его подушку к спинке кровати. Протянув руку, он сдернул с лезвия бумажку, сообщавшую:
«Завтра вечером».
Ирка еще не вскарабкалась в «Приют», когда тот же нож перерубил веревку. Ирка упала. Веревка свалилась сверху, задев ее по щеке. На нож, который валькирия нашла в траве, был насажен клочок бумаги с единственным словом:
«Лады».
Буслаева нельзя было назвать говорливым. «Второй Матвей! Всего-то два слова – «Лады» и «Когда?», а я ему целых шесть. Не просто экономия речевых средств, а подлое скупердяйство», – прикинула Ирка с обидой. Она ощущала себя дурочкой. Причем болтливой и увлеченной дурочкой, что было вдвойне неприятно.
Меф тем временем снова читал. Он перелистывал страницы, стараясь ничего не упустить, чтобы руна школяра не настигла его возмездием, и одновременно нервничал, что не знает, где сейчас Дафна и о чем так долго может говорить с ней Эссиорх.
Что-то застучало на подоконнике. Меф решил было, что это незакрытая рама, но стук становился все назойливее, пока Буслаев наконец не понял, что это Книга Хамелеонов. Арей давно не прибегал к этому способу, когда нужно было его вызвать. Теперь Меф, чей внутренний слух был уже развит до совершенства, обычно слышал его окрик – повсюду, даже если он был на другом конце Москвы.
Меф заглянул в Книгу Хамелеонов. Единственное слово «спустись!» заставило его сбежать по лестнице. Улита еще не вернулась. Первый этаж был погружен во тьму. Во мраке проносились тени. Шуршали неразличимые голоса. По стенам скользили алые блики. Они то сближались, вспыхивая, то отдалялись и гасли. У Мефа мелькнула мысль, что это сущности погибших стражей, таких как Хоорс, не могут найти успокоения и бродят.
Арей сидел в глубоком кресле у себя в кабинете. Кресло окутывал такой непроницаемый мрак, что даже Меф с его способностью видеть в темноте различал лишь вытянутые ноги мечника. Буслаев догадался, что это облако тьмы затягивает раны Арея.
Мефодий остановился в дверях. Он не видел, но безошибочно ощущал, что мечник разглядывает его из-под полуопущенных век. Взгляд его был неподвижен, тяжел и мутен. Меф незаметно натянул на свое сознание экран равнодушия. Последнее время ему все чаще казалось, что Арей не так уж и прост и далеко не всегда искренен со своим «синьором помидором». Страж мрака не всегда то, чем он кажется, но всегда то, чему он служит.
Из сгустка мрака, окутывавшего кресло, тянуло испепеляющим, серным холодом Тартара.
– Как вы себя чувствуете? Как рана? – спросил Меф, первым не выдерживая молчания.
Он знал, что Арей терпеть не может вопросы типа: «Как ваше здоровье?», но ничего другого в голову как-то не пришло.
– Рана чувствует себя прекрасно. Я – нет, – ответил хриплый голос из темного облака. Он звучал медленно, с усилием.
– Но вы…
– О, я выживу! В этом можешь не сомневаться, – сухо заверил мечник. – Сожалею, что показал Дафне флейты. Не встреться мне Мамзелькина, я не оказался бы в резиденции так скоро и успел бы от них избавиться. Как твоя бескрылая подруга?
– Ничего, – ответил Меф, торопливо соображая, знает ли Арей, что на Дафну напали. В любом случае до встречи с валькирией рот лучше держать в закрытом непроветриваемом состоянии.
– Исчерпывающий ответ, особенно если трактовать его в духе «ничего хорошего», – перевел Арей.
Меф физически ощущал, как взгляд Арея скользит по нему. Он был как холодная рука, которая ползет по коже. Вот взгляд касается шеи, плеч и останавливается на груди.
– Почему я не вижу цепи? Где твой дарх, мой мальчик?
– Упал в воду. Случайно, – сказал Меф с вызовом.
Он заранее ожидал гневной вспышки и готов быть дать отпор, однако реакция Арея оказалась неожиданно мирной.
– Случайно? Ты начинаешь таиться, мой мальчик. Хотя я и не ценитель глупой искренности, мне досадно, – сказал он.
– Таиться?..
– Не считай меня глупцом! Я порождение мрака, Мефодий. Всякую страсть я считываю в твоем сердце прежде, чем она пустит корень. Вижу семя до того, как оно станет деревом, а ложь раньше, чем она сорвется с твоих губ.
