Дмитрий Емец - Месть валькирий
– Это только дауны-сказочники думают, что детство – идеальное время. Сюсю-муму в сиропе! Не рви листочек! Листочек – это пальчик дерева! – передразнил он.
– Ты не рвешь листочек и всех жалеешь? а какой-нибудь Вася в песочнице вставляет тебе лопату в нос, на голову надевает ведро и участливо спрашивает: «Бо-ольно?» Но это еще шут с ним! Вася намочит штаны, заревет, и его за ухо утащат домой. А вот из школы уже никуда не денешься. Тут ты в ловушке. Никогда в жизни человека не травят сильнее, чем в каком-нибудь седьмом-восьмом-девятом классе. И кто? Не какие-нибудь уроды, которые кошек вешают, а вполне нормальные вроде бы люди, которые потом за всю свою жизнь об этом даже и не вспомнят...
И вновь Мошкин мучительно всмотрелся в лицо Мефодия.
– Ты-то меня хоть понимаешь? – спросил он обречено.
– Ну да, – ответил Меф неохотно. – Детство – оно такое... Полосатое... С утра муравьев пережег лупой, полвзвода, а в полдень старушенции помог в лифт впихнуться или другое что хорошее сделал. Потом снова плохое и снова хорошее. А так ничего, нормально, жить можно... Тебя травили, вот ты и не замечал хороших минут.
Евгеша вновь уставился на своих королей. Он явно надеялся услышать нечто иное. «Не, ну дела, – подумал Меф. – Я его не устраиваю, Чимоданов не устраивает, никто не устраивает. Он, значит, особенный, а мы – нет. Что ж я ему, друзей из грязи налеплю?»
– Ты не знаешь, Дафна у себя? – спросил он.
Мошкин сделал головой движение, свойственное ослику Иа в худшие моменты его жизни.
– Кажется, Даф ушла. Хотя я не уверен.
Мефодия это не удивило.
– Жалко. Арей меня не искал?
– Даже не вспоминал. Бродил где-то, как и ты. Зато Улита сказала, что убьет тебя, когда ты ей попадешься. Или, может, не убьет, а голову оторвет? Не помню деталей! – засомневался Евгеша.
Мефодий ощутил, что начинает уставать. Мошкин его порядочно грузил.
– Слушай, у меня к тебе просьба... Подержи киску! – сказал Буслаев и притворился, что хочет бросить Депресняка Мошкину на колени.
В следующий миг Евгеша с воплем сорвался с кресла и, заорав: Ты что, больной? – скрылся у себя в комнате.
– Можно подумать, я в него динамитной шашкой хотел бросить! А ведь это был всего лишь пушистый котик... Ну, или в душе пушистый, – сказал и тотчас поправился Меф.
Проходя он взял со стола в гостиной три заблудившиеся чашки (посуды в резиденции мрака вечно не хватало, и царствовал принцип: «хватай и бери!» и понес их к себе в комнату, размышляя, кого из них отравили. Правда, мысль о чашках была мимолетной. Куда больше его занимали две другие вещи: как ему отыскать валькирию и куда подевалась Даф.
Не доверяя до конца Мошкину, утверждавшему, что Даф ушла, Мефодий решил все же толкнуться к ней в комнату. Он постучал. Никто не откликнулся. Буслаев хотел уже уйти, когда с той стороны ему почудился какой-то звук.
Ага! Она там, только обиделась и не хочет открывать!
Меф не знал, как, на заклинание или маголодию – Даф запирает дверь, но это не имело значения. У мрака на все случаи жизни существовали свои отмычки.
Костяшкой согнутого среднего пальца он размашисто начертил руну проникновения.
Руна слабо замерцала. Теперь все зависело от того, достаточно ли энергии Мефодий сумеет прокачать в нее и будет ли эта энергия сильнее запирающего заклинания или маголодии. Но с этим у Мефа сложностей обычно не возникало. Не важно, на какой замок закрыта шкатулка, если циклоп берется за дубину.
Проблемы возникали с контролем, когда требовалось дозировать силу.
– Попросить о чем-либо синьора Помидора все равно, что прикурить от атомной электростанции. Курильщик испепеляется быстрее сигареты, – пошутил как-то Арей, когда во время тренировки Мефодий случайно снес часть внешней стены резиденции.
Вот и сейчас стоило Буслаеву сосредоточиться, как дверь распахнулась, едва не снеся кончик носа самому Мефу, и треснула надвое, ударившись о стену.
Виновато хмыкнув, Буслаев просунул голову в комнату и тотчас понял, что соваться, вообще не следовало. Перед ним, мрачно подбоченившись, в той трафаретной позе, в которой художники так любят рисовать суровых жен со скалкой, застыла караулившая его Улита. Правда, вместо скалки в руках у нее была шпага.
– А, явился – не запылился! Я знала, что ты сюда сунешься! Ты где был? – мрачно спросила она.
– Э-у... У меня был фарс мажор! – бодро отрапортовал Мефодий.
– Я сейчас тебе устрою фарш мажор! Ты у меня сам сейчас фаршем станешь, минор проклятый! – завопила ведьма и шпагой нанесла длинный рубящий удар.
Меф присел. Над головой у него просвистела сталь. Разумеется, убивать его Улита не хотела, в противном случае сделала бы выпад, нанизав его на клинок, как куренка на вертел, но отсечь ухо вполне была способна.
Меф действовал не задумываясь. Второй рубящий удар Улиты пришелся уже по мечу. Сталь встретилась со сталью. Придержав клинок, поющий песню смерти, Меф плашмя хлестнул Улиту по запястью и сразу наступил на выбитую шпагу.
– С-с-с... Больно... Научили дурака на свою голову! Ну, хорошо, сдаюсь, сдаюсь! – крикнула Улита, потирая запястье.
Меф заметил в глазах ее слезы. Он озадаченно опустил меч, и тотчас ведьма без предупреждения лягнула его ногой в голень, а левой рукой приставила к горлу кинжал.
– Вжик-вжик! Ну, вот тебе и отрезали голову! Не верь женщинам вообще, дружок, и ведьмам в особенности! – сказала она назидательно.
– Но слезы!
– Что – слезы? – рявкнула Улита. – Какие слезы? Слезы – это соленая вода, которая вытекает из моргающих телескопов головы. Женщина плачет в двух случаях: когда ей грустно и когда ей выгодно! Со временем же она приходит к неминуемому выводу, что быть грустной выгодно, и тогда фонтан начинает работать без выходных! Только пойди у одной из нас на поводу, и мы будем хныкать не переставая!
Она убрала кинжал и, решительно отодвинув Мефодия, подняла свою шпагу.
– В общем, ты паразит, Буслаев! Исчез, Даф издергал. Я сама по себе издергалась. Ищем тебя, и найти не можем. А тут еще эти гадики пластилиновые бумажками заваливают... Так приличные наследники мрака не поступают! – сказала Улита уже спокойно.
– А Арей?
– Что Арей? Мужчина есть мужчина. Посмотрим, мол, чего он стоит. Или он ее, или она его, Утешил, называется! Хоть в петлю лезь, хоть от счастья умирай! – фыркнула Улита.
Мефодий оглядел комнату Даф. Скошенная чердачная крыша с темными, покрытыми краской против гниения стропилами. Кровать заправлена до оскорбления аккуратно.
Этажерка с дюжиной книг, самых обычных. Бамбуковый тренировочный меч, прислоненный к стене, похоже, использовался, чтобы выгребать из-под кровати тапки.
Месяца три назад у Арея появилась фантазия научить Даф рубиться, Даф тоже загорелась и пару дней честно, порой с угрозой для собственного лба, размахивала бамбуковой палкой. Однако при всяком мало-мальски тревожном звуке сразу отбрасывала меч и хваталась за флейту. Под конец Арей устал поправлять ее и плюнул.
