Дмитрий Емец - Месть валькирий
– НО Я НЕ ХОЧУ ЕГО УБИВАТЬ! Я давно знаю его! Он... он мне дорог! – крикнула Ирка.
Гелата долго молчала. Затем вздохнула. В ее глазах блестели слезы.
– Боюсь, это тот случай, когда из комнаты ведет только одна дверь. Пощадишь ты – Буслаева убьют Филомена или Хаара. Но, всего вероятнее, Сэнра. Она очень опасна, хотя все время молчит... Или же он станет убивать нас одну за другой. Так что лучше сделай это сама. По праву любви. До встречи, валькирия-одиночка!
Поляна опустела.
Глава двенадцатая.
ПЕНДАЛЬГОГИКА – МАТЬ ВСЕХ НАУК
Сдавшийся не прав всегда.
Двенадцатая скрижаль света.Размышляя, как ему захватить валькирию живой и потребовать у нее ответа, Меф вернулся в резиденцию мрака. Он толком не помнил, как добрался до Большой Дмитровки. Ноги сами несли его. По дороге он дважды мысленно окликнул Даф, но ответа почему-то не получил. Это его обеспокоило немного, Обычно Даф отзывалась сразу.
Дуется, что забрал у нее кота. А когда увидит, как его изодрали, вообще взвоет, – подумал Меф.
Депресняк дремал у него на руках. Один глаз у кота был закрыт, а второй прищурен. На всякий пожарный случай. В чьи бы руки кот ни вверял свою лысую тушку, он всегда делал это с большой подозрительностью.
– Между прочим, у Даф ты ездил всегда на плече! А здесь что на руках? Это наглость! – сказал ему Меф. Депресняк повернул морду и лениво лизнул царапину на боку, словно говоря: Я раненый! Ты что, не видишь?
На Большой Дмитровке, 13 Меф осторожно поднялся наверх. В гостиной было темно. Электричества Арей упорно не признавал.
– Только ученый осел может верить, что в проводах есть какой-то ток. На самом деле двести миллионов грешников бегают внутри проволоки, чтобы еще один грешник, временно живой, ковырял в носу пальцем, – говорил он.
Мефодий считал, что в гостиной он один, пока Депресняк негромко не зашипел. Буслаев увидел, что в темноте, в глубоком кресле у окна, сидит Мошкин и смотрит на потолок, где причудливо повисают гроздьями мудреные ледяные наросты.
– Что ты делаешь? – спросил Меф.
В голосе его прозвучала тревога. Мошкин, вдохновенно откинувшийся на спинку кресла, с лицом, закинутым вверх, был похож на могучего алхимика, который беседует с облаком.
– Рисую. Не мешай! отвечал Мошкин. Не отнимая взгляда от ледяных наростов.
– Посмотреть можно? – спросил Меф, уверенный, что получит отказ.
– Да, можно, – неожиданно разрешил Мошкин.
– Все равно, когда я уйду, лед растает... Зажги свечу! Она на столе.
Мефодий шагнул к столу, и свеча вспыхнула под взглядом. Тени заплясали по потолку. Буслаев увидел бесконечную вереницу ледяных королей, идущих в ряд. Их было не менее сорока. Все в полном убранстве, все унылы. У каждого на лице мысль, что всесилие, казавшееся им при жизни таким абсолютным, оказалось пшиком.
И смешон, и жалок этот сменяющийся ряд мимолетных властителей. Сколько хватает дрожащего языка свечи, – всюду идут короли.
– Ну как? Не слишком нелепо, нет? – прозвучал в темноте обеспокоенный голос Евгеши.
– Нет. В этом что-то есть, – сказал Меф задумчиво.
– А ты понял мысль? Что в дурной бесконечности вообще нет смысла, если она не несет чего-то хорошего, выделяющего из ряда? Да?
Меф кивнул, чтобы не отвечать. Картина в самом деле зацепила его. Правда, Евгеша своей неуверенностью мешал впечатлению, которое было бы гораздо сильнее, не торчи рядом его создатель. Невозможно любить картины художника и книги писателя, если знаешь его лично, – со знанием дела рассуждала как-то Зозо Буслаева.
– Ты хорошо рисуешь, – сказал Меф, заметив, что Евгеше мало молчания и нужны слова.
Мошкин смутился.
– Хорошо рисую? Что ты! Я рисую посредственно. Зато хорошо представляю. С водой совсем просто – нужно ярко представить и... сразу заморозить.
– Свежемороженые фантазии. В этом что-то есть, – оценил Меф.
– О! Ты рассуждаешь почти как Даф! – удивился Евгеша. – Только она сказала: Замороженные мечты! Какой кошмар!
Буслаев удивленно покосился на него.
– Даф тоже видела твои картины?
– Ну да. Вечером, случайно. В общем, наверное, неслучайно, потому что я ведь сам ей их показал засомневался Мошкин.
Мефодий решил, что этот риторический вопрос лучше оставить без ответа. Евгеша посмотрел на потолок, зажмурился на миг – и к длинной веренице королей добавился еще один.
– Я так счастлив! Так счастлив! – произнес Мошкин с тоской.
Буслаев заинтересованно посмотрел на него.
– Слушай! А ты всегда такой был? – спросил он.
– Какой такой?
– Ну такой... Ну ты понимаешь, о чем я... – затруднился с точной характеристикой Меф.
Евгеша задумался.
– Не знаю. Надо подумать. Лучше я расскажу случай, который меня перевернул. Когда мне было лет двенадцать, я пошел на день рождения к одному однокласснику. Не знаю, зачем он меня пригласил? Думаю, потому, что там были вообще все. Вначале все ели, а потом стол вдруг отодвинули, включили музыку и все стали танцевать как безумные.
– А ты, конечно, не танцевал? – предположил Меф.
– Нет, почему? Я тоже танцевал! Я так ерзал ногами по паркету, что протер себе новые шерстяные носки! Но внутренне мне было тоскливо. Я никак не мог быть с ними душой и веселился только от стадного чувства. Я ведь трус, да? – спросил Евгеша уныло.
– Да все с тобой нормально! Просто ты... ну... уникум, что ли? – успокоил его Меф.
Слово выскочило случайно, однако Мошкин немедленно за него ухватился.
– Да, пожалуй, так Необычный! Как же я ненавидел эту свою необычность! Я был не такой, как все. Меня отталкивали. И одновременно я ощущал себя гораздо выше всех, с кем общался. Я был император, король, герцог, на худой конец, но они не знали об этом и не понимали меня. Мои мысли их совершенно не интересовали. Они только дрались, вопили, ржали как безумные и кидались цветочными горшками. Они все говорили об одном и том же, и даже самые оригинальные из них черпали свою оригинальность у кого-то другого, – сказал Евгеша с болью.
Меф хмыкнул.
– Чем кидались? Горшками? Это еще терпимо. У нас один кадр в окно стулом запустил! Знаешь, железные такие! Там внизу народ идет, а тут – фигак! Стул летит.
– Не убил никого?
– Да не, не убил... Но парень тот еще был даун... Слов просто вплотную не понимал, – сказал Меф и нежно посмотрел на свой кулак.
Мошкин встал, подошел к Буслаеву совсем близко и, близоруко разглядывая в сумраке его лицо, тихо спросил:
– Слушай... а ведь ты тоже... ну... не совсем обычный... Тебя не доставали, нет?
Меф пожал плечами.
– Я как-то особенно не задумывался. Если меня кто-то конкретно доставал – я бил ему в глаз. Ну или куда кулак прилетит. Двух-трех раз вполне хватило, чтобы отвоевать себе нишу спокойного существования. Мошкин завистливо вздохнул. В нем бурлили скверные воспоминания.
