Людмила Безусова - Каждый выбирает по себе
Худенький мальчишка сидел, охватив руками колени, на самом краю обрыва и с тоской смотрел в открывающуюся перед ним пропасть. В глубине её клубился сизый туман, и тянуло влажной прохладой.
В центре каменной площадки, на которую, вывалившись из спирального лабиринта, угодил Родослав, торчал исполинский столб, испещренный угловатыми письменами, но тени он почти не давал, а так хотелось укрыться от палящих лучей хоть на миг. Мальчик давно уже понял, что солнце, точно пригвожденное к небосводу, никогда не уходит за окоем.
Давно…
Это сколько? Время, казалось, навеки замерло здесь — на этой гладкой площадке, со всех сторон обрывающейся в бездну.
Мальчик облизнул пересохшие губы — пить хотелось неимоверно. А ведь всего в паре саженей от него ярко зеленела трава, по каменистому склону горы вниз струился ручеек, который водометом выбивался из-под большого валуна. Близок локоть, да не укусишь — пропасть не перепрыгнуть, не перелететь… Это он уже понял…
Нет, сначала-то он пытался, разогнавшись, перескочить провал, но в последний миг остановился, поняв, что толчок будет недостаточно силен, и он наверняка свалится вниз. Потом разодрал на длинные полосы одежду, сплел веревку и, обмотав её вокруг столба, обвязался сам. Эта попытка была единственной и последней — повиснув на вязке, он все-таки смог зацепиться за выступы скалы и едва выкарабкался на площадку, однако от сплетенной им веревки остались лишь жалкие лохмотья.
Оставалось только снова и снова перебирать в мыслях леденящие кровь видения, из-за которых он оказался здесь, и корить себя за собственную неразумность.
Первые шаги внутри спирального узора дались легко. Камни ложились под ноги ровной дорогой, потом откуда-то вдруг потянуло стылым ветром, от которого колючие мурашки пробежали по спине. Родослав слегка поежился, но не остановился даже тогда, когда вокруг него стремительно потемнело. Мир, который казался незыблемым, одним махом выцвел, став похожим на лубочную картинку, а потом и вовсе пропал. Реальными оказались только светлые пятна камней, цепочкой уходящие в темноту.
Мальчик помедлил немного и двинулся дальше. Теперь каждый шаг давался ему с трудом — приходилось напрягаться, словно путь шел в гору. Однако вскоре Родослав почувствовал, что, высоко поднимая ноги, как при подъеме, он, тем не менее, опускается все ниже и ниже. Немного помедлил, привыкая к новому ощущению, принимая все, как есть. Дорога в Ирий не может быть обыденной…
Словно услышав его мысли, всё вокруг изменилось. Теперь в лицо мальчику дул сильный ветер, препятствуя движению. Из темноты раздавались утробное рычание и завывания, от которых сердце сжималось в тревожном предчувствии. Изредка от скользких мерзких прикосновений холодели руки, и липкий пот выступал под волосами. Но Родослав принуждал себя не давать воли своему страху, помнил напутствие кота — "Обратной дороги для тебя уже не будет", значит, только вперед. Вот только долго ли так идти? И стоит ли? Вдруг это просто лукавство нечистого, который любит чудить с легковерными?
Сомнения Родослава едва не заставили его повернуть назад, но тут вдалеке возник отец в свободной одежде, которая не колыхалась ветром, сбивающим с ног мальчика.
Отец, приветствуя, помахал ему рукой… Веселый, с улыбающимся лицом, совсем не похожим на ту застывшую личину, которую видел Родослав, когда стоял над ним во время погребальной кроды.
Протискиваясь через незримую упругую преграду, возникшую на пути, мальчик торопился скорее добраться до отца, ждущего его, чтобы вместе, вдвоем, пройти остаток дороги.
— Родька, — раздался истошный крик, — что ты творишь? Вернись сейчас же!
Растерявшийся Родослав обернулся, гадая, откуда здесь могла взяться Синеока.
Тут-то его и завертело, лишая всяческих сил к сопротивлению, а потом ударило о твердый камень так, что дух вышибло вон.
Очнулся он у подножия столба, стрелой уходящего в небо. В небо, где солнце стояло в зените…
Давно…
Всегда…
— Как ты сюда попал?
Мальчик вздрогнул и поднял голову. На той стороне стоял человек, с веселым изумлением рассматривающий его.
Родослав молча пожал плечами. Если б он знал…
Мужчина легко перешагнул пропасть.
Мальчик отскочил к столбу, вжался в него голой спиной, чувствуя, как царапают кожу неровности надписи, высеченной на камне.
Чужак опустился на колени, и коснулся рукой ребенка. Громадная ладонь оказалась неожиданно легкой. И теплой…
— Надо же… — сказал светловолосый мужчина, поднимаясь, — раньше сюда только мертвые попадали, а ты живой… Ну не бросать же тебя здесь.
Родослав задрал голову — рост чужака превышал его собственный раза в три.
— Я… — от длительного молчания голос сорвался.
— Ничего… — Только тут мальчик заметил, что чужак говорит, не шевеля губами, а слова его рождаются не звуками, просто возникают прямо в голове. — Ничего…
После долгой томительной паузы, во время которой Антон, кажется, даже не дышал, ожидая, что же произнесет дальше ведьмаг, тот добавил:
— А единожды взявшись тебе помогать, я просто не имел права бросить тебя.
Исчерпывающий ответ.
Антон обескуражено промолчал. В принципе он мог догадаться и сам, но насколько он узнал ведьмага — альтруистом тот не был, значит, существовало что-то ещё, о чем Отлюдок говорить не хотел.
— Другой на твоем месте в первую очередь поинтересовался бы тем, что с ним произошло?
— Что именно? — несколько заторможено произнес парень.
— То, как ты умудрился отбиться от трех вооруженных людей, натасканных убивать.
— Просто я очень хотел остаться живым.
— И, тем не менее, не рассчитав своих возможностей, едва не отдал концы.
— Да ничего я не рассчитывал, — рассердился Антон. — Просто выбора у меня не было. Или я, или они.
— И ты не придумал ничего лучше, как использовать свежеприобретенную силу, вот только слишком много потратил, настолько много, что исчерпал весь запас Саты.
Слегка обескураженное лицо парня заставило ведьмага скривиться, словно у него внезапно заболел зуб, и пояснить:
— Сата — это магическая часть любого человека. У кого-то её больше, что ж, он может уповать стать сильным чародеем, кому-то не так везет, и он всю оставшуюся жизнь будет пытаться оттянуть Сату у других — бесконечными распрями, необузданной тягой к соитию, лютым живодерством.
— Знаю, — процедил сквозь зубы Антон. — Таких у нас полным-полно. Неужели все дело только в том, что они не имеют магической энергии?
— Не знаю, это их жизнь, мне до них нет дела…
