Джон Толкин - Сильмариллион
Все его прислужники погрузились в сон, сникли и погасли все огни; лишь Сильмарилы в короне Моргота внезапно вспыхнули сияющим белым пламенем; и под тяжестью камней и короны голова его склонилась, словно была в них вся тяжесть мира, его волнений, страхов и желаний, превозмочь которую не под силу стало даже воле Моргота. Тогда Лютиэн, подхватив свою крылатую оболочку, взмыла в воздух, и голос ее хлынул, подобно дождю, изливающемуся в бездонные черные омуты. Она набросила свой плащ на глаза Моргота и навела на него сон, черный, как Кромешная Тьма, где он бродил когда–то. И вот он рухнул, подобно сорвавшейся с гор лавине, и, с грохотом скатившись со ступеней трона, распростерся на дне преисподней. Железная корона с громким стуком скатилась с его головы. Все замерли.
Мертвым зверем лежал на земле Берен; но Лютиэн, коснувшись его рукой, пробудила его, и он сбросил волчий облик. Затем он вынул из ножен кинжал Ангрист и вырезал из железных тисков Сильмарил.
Берен сжал камень в кулаке, и сияние заструилось сквозь живую плоть, и рука его стала подобна зажженному светильнику; Сильмарил же покорился его прикосновению и не ожег его. Тогда Берену пришло на ум, что он мог бы исполнить более, чем поклялся, и унести из Ангбанда все три Камня Феанора; но не таков был жребий Сильмарилов. Ангрист сломался, и осколок его, отлетев, задел щеку Моргота. Он застонал и шевельнулся, и все войска Ангбанда дрогнули во сне.
Страх охватил тогда Берена и Лютиэн, и они бежали, забыв об осторожности и не сменив облика, желая лишь еще раз увидеть свет. Никто не пытался ни задержать их, ни преследовать, но Врата для них были закрыты, ибо Кархарот пробудился и в гневе стоял у порога Ангбанда. Прежде чем бегущие могли его заметить, он увидел их и прыгнул.
Лютиэн была обессилена и не успела усмирить волка. Но Берен метнулся вперед, заслонил ее, и в правой руке он держал Сильмарил. Кархарот замер, и страх на мгновение охватил его. «Беги, — вскричал Берен, — беги, сокройся, ибо вот огонь, что пожрет тебя и все творения зла!» И он направил сияние Сильмарила прямо в глаза волку.
Но Кархарот взглянул на священный камень и не устрашился, и при виде пылающего огня в нем пробудился ненасытный дух; и вот, разинув пасть, он сжал в челюстях кулак Берена и откусил его. Мгновенно его внутренности наполнились мучительным пламенем, и Сильмарил опалил его мерзкую плоть. С воем он бросился прочь, и эхо вторило его воплям, мечась в горах, окружающих привратную долину. Так ужасен был он в безумье своем, что все твари Моргота, обитавшие в этой долине или находившиеся на дорогах, что вели в нее, бежали прочь, ибо он убивал все живое, что встречалось на его пути, и вырвался с Севера, неся разорение миру. Из всех бедствий, что когда–либо, до падения Ангбанда, выпадали Белерианду, ужаснейшим было безумие Кархарота, ибо вызвано оно было мощью Сильмарила.
Берен же лежал без чувств у грозных Врат, и смерть его была близка, ибо клыки волка источали яд. Лютиэн губами высосала яд и собрала слабеющие силы, чтобы остановить кровь, хлещущую из ужасной раны. Но за спиной ее, в глубинах Ангбанда, послышался ужасный ропот. Пробуждались орды Моргота.
Казалось, что отчаянием и гибелью закончится поход за Сильмарилами; но в этот час над краем долины показались три могучие птицы, что мчались на север, обгоняя ветер. Слух о скитаниях и нуждах Берена достиг всех зверей и птиц, да и Хуан просил всех прийти ему на помощь. Высоко над владениями Моргота парили Торондор и его витязи, и, увидев безумие волка и близкую гибель Берена, они примчались в тот самый миг, когда мощь Ангбанда вырвалась из тенет сна.
Орлы подхватили Берена и Лютиэн и унесли высоко под облака. Под ними загрохотал гром, взметнулись молнии и содрогнулись горы. Огонь и дым исторглись из Тангородрима, пылающие громы разлетелись далеко, неся гибель землям, и нолдоры в Хитлуме затрепетали. Торондор же держал путь высоко над землей, по путям поднебесным, где всегда сияет hi чем не заслоненное солнце и бродит луна среди ясных звезд. Так пролетели они над Дор–ну–Фауглитом, и над Таур–ну–Фуином, и над сокрытой долиной Тумладен. Не было ни облаков, ни тумана, и Лютиэн, взглянув вниз, увидела под собой подобное белому свету, исходящему из глубин зеленого смарагда, сиянье Гондолина Дивного, где правил Тургон. Но она рыдала, думая, что Берен обречен: он не открыл глаз, не произнес ни слова и ничего не замечал вокруг. Наконец орлы принесли их в Дориат и опустились в ту самую лощину, откуда некогда в отчаянии ушел тайно Берен, покинув спящую Лютиэн.
Там орлы положили рядом Берена и Лютиэн и вернулись на вершины Криссаэгрима, в свои высокогорные гнезда; к Лютиэн же явился Хуан, и они вдвоем выхаживали Берена, как прежде, когда она излечивала его от раны, нанесенной Куруфином. Но сейчас рана была тяжела, и в ней остался яд. Долго Берен был недвижен, и дух его блуждал у темных смертных рубежей, испытывая муку, что гнала его от видения к видению. И вдруг, когда надежда Лютиэн почти иссякла, он очнулся и увидел над собой листья, заслоняющие небо, и услышал под листьями нежно и тихо поющую рядом с ним Лютиэн Тинувиэль. И снова была весна.
Впоследствии Берен был прозван Эрха́мион, что означает Однорукий; страдание запечатлелось в его чертах. И все же он был возвращен к жизни любовью Лютиэн и восстал, и вновь они вдвоем бродили в лесах. Не спешили они уходить из этих мест, что казались им дивно прекрасны. Лютиэн и вовсе желала в чно бродить и не возвращаться, забыв свой дом и род и все величие эльфийских владений; был вначале счастлив и Берен, но не мог он забыть о клятве вернуться в Менегрот, да и не хотел навеки разлучить Лютиэн с Тинголом. Ибо он верен был закону людей, считая опасным противиться воле отца, разве только в крайней нужде; казалось ему также неподходящим, чтобы Лютиэн, столь величавая и прекрасная, жила всегда в лесу, подобно грубым и невежественным людям–охотникам, чтобы она была лишена крова, почета и тех дивных вещей, что составляют наслаждение владычиц эльдаров. Потому он вскоре переубедил ее, и они покинули бесприютные земли, и Берен вошел в Дориат, ведя Лютиэн домой. Того хбтела их судьба.
Недобрые дни настали в Дориате. С тех пор как исчезла Лютиэн, скорбь и безмолвие завладели народом. Долго разыскивали ее — и все напрасно. Говорят, что именно тогда пустился в скитания Даэрон Песнопевец, и больше никто его не видал. Это он, до того как Берен пришел в Дориат, сочинял для Лютиэн песни и музыку для танцев; он любил ее и все свои мысли о ней воплотил в своей музыке. Он стал величайшим певцом к востоку от Моря, и имя его называли даже прежде имени Маглора, сына Феанора. В бесплодных поисках Лютиэн он прошел страшными тропами и, перевалив через горы, пришел на восток Средиземья, и там много веков над темными водами слагал плачи о Лютиэн, дочери Тингола, прекрасней которой не было в мире.
