Голос пугающей пустоты (СИ) - Дичковский Андрей

Кройх потянулся рукой к поясу и достал свой широкий, чуть изогнутый нож.

— Знаешь, о чем я думаю? — Кройх повертел в руке нож — и остановился, явно не случайно, ровно в тот момент, когда отблески вновь разожженного костра отразились от поверхности лезвия точно в глаза Теолрина, заставив его прищуриться. — У твоей подруги отличная татуировка на левой щеке. Нет, правда — такой большой, злобный паук. Он так и кричит: я опасна, не подходи ко мне. И знаешь... Раз уж вы такие неразлучники... думаю, тебе пора обзавестись такой же.

Теолрин вздрогнул, когда Кройх склонился над ним, покручивая нож. Кто-то — кажется, Проповедник — поднес Кройху факел, и тот на несколько секунд сунул в чадящее пламя острие ножа. Мощный появился сбоку и, присев, сдавил Теолрина за плечи. Теолрина посетило просто громадное искушение прибегнуть к силам Летающего, чтобы хоть как-то повлиять на этот нож, но он удержался. Кажется, Кройх и его жополизы не поняли, что именно произошло с костром... Значит, не стоит раскрывать себя раньше времени... Наверное. Теолрин сильно сомневался, что это уже на что-то повлияет — и все-таки он заставил себя приберечь тайные силы.

А потом раскаленное лезвие ножа Кройха вонзилось ему в левую щеку, вызвав нестерпимую боль, и двинулось, разрезая кожу.

Что-то надорвалось в Теолрине в тот момент. Что-то, что прежде заставляло его думать. Двигаться. Надеяться. Бороться.

Раскаленное стекло выжгло все это, оставив взамен лишь боль и пустоту.

Безграничную пустоту горечи и разочарования — как в себе самом, так и во всем этом гребаном мире.

Глава 24

Жить со сломанной рукой оказалось куда сложнее, чем надеялась Джейл.

Особенно когда тебя заставляют большую часть дня скакать на лошади по раскисшей после ливня земле.

Особенно когда тебе в спину постоянно нацелены стеклострелы, а держащие их только и ждут, когда сделаешь хоть одно подозрительное движение.

Особенно когда, после пары ночей, проведенных в холоде и сырости, твои легкие превратились в клокочущие кузнечные меха, которым, по меньшей мере, пару тысяч лет.

Наверное, именно поэтому Джейл не особо удивилась, когда, спустя двое суток после того, как они покинули проклятую башню, она свалилась с лошади и потеряла сознание — не то от болевого шока, не то от усталости.

Все, что происходило дальше, Джейл помнила лишь урывками — да и в тех настоящее мешалось с прошлым, а прошлое — с безумными бреднями ее сознания.

* * *

...Вечереет. Сапфир и Жемчуг проглядывают светящимися монетами на наливающихся темнотой небесах. Кройх расхаживает по хлюпающей под ногами земле, нервно сцепив руки за спиной. Его товарищи неподалеку выкапывают яму, используя вместо лопат свое оружие. Видимо, кто-то умер. Наверное, один из тех, кому здорово досталось от Теолрина. Жаль, что не Мощный. Хотя нет. Его Джейл хотела бы самолично свести в могилу — это она понимала даже сейчас, когда разум плавает в тумане полубезумия.

Джейл делает вдох, и ее организм отзывается протяжным хрипом и дикой болью в груди, такой сильной, что на лице вот-вот проступят слезы.

— Как ты это сделал? — допытывается Кройх Теолрина, что сидит, связанный, под прицелом стеклострела Проповедника. — Что ты сделал с костром?

Теолрин молчит. Джейл кажется, что его взгляд направлен в какую-то несуществующую точку. Наконец, Теолрин чуть поворачивается в ее сторону, и Джейл видит его исполосованную щеку, которую теперь украшает плеяда рубцов, отдаленно напоминающая паука. Джейл жаль Теолрина, однако она понимает, что одной жалости недостаточно. У них в Кавенгоне бытовала поговорка: жалость — самая мелкая из разменных монет. В большинстве ситуаций жалость не стоит ровным счетом ничего. Как, например, сейчас.

— Хочешь молчать? Молчи, молчи, — раздраженно приговаривает Кройх. — Вы с Гелиотской Ведьмой сполна ответите за все, уж поверь.

Зверский кашель начинает разрывать ее легкие. Вслед за ним начинает дико болеть левая рука. Хочется спрятаться от этой боли, хочется дышать, как прежде...

Джейл пытается приподняться, чтобы попросить воды, но внезапно окружающий мир начинает тускнеть, а саму ее резко тянет назад...

* * *

...Она стоит в булочной, нервно переминаясь с ноги на ногу и стреляя глазами по сторонам. Снаружи зима, уже четвертая по счету с той поры, как она потеряла отца. Здесь тепло, в отличие от ее чердака. Здесь пахнет свежим хлебом и ароматными лепешками. Здесь, если постараться, можно в людный час стащить с прилавка буханку — а то и две. Главное, чтобы не заметили — она устала бегать от стражников по всему городу.

Ее взгляд падает на посыпанную кунжутом булку, которую юноша в белом фартуке только что выложил на прилавок. Живот требовательно урчит. Она уже давно не ела нормальной еды, и теперь переживает, как бы в нужный момент ее не подвели ноги. Ничего. Она справится. Всегда справлялась, пусть и порой ценой болезненных ошибок. Посетителей в этот вечерний час навалом, так что нужно лишь выгадать момент.

Она вздрагивает, когда к ней подходит незнакомец. Пожилой, опрятный мужчина с легкой проседью на висках, усах и окладистой бороде, в добротном кафтане и отороченном мехом плаще.

— Хочешь есть? — участливо спрашивает он, наклоняясь к ней.

Она сглатывает слюну и мотает головой. Жизнь на улицах научила ее не доверять незнакомцам.

Да и знакомым — тоже.

— Ну перестань. Я же вижу, что хочешь. — Мужчина медлит, потом вертит головой по сторонам и вновь склоняется к ее уху: — Пойдем ко мне. Моя кухарка должна приготовить на ужин рагу. Знаешь, что такое рагу?

Она кивает. Когда-то они с отцом тоже ели рагу. Бывало даже, он сам его готовил...

— Я и с собой дам тебе еды, — продолжает увещевать ее мужчина. — Сколько захочешь.

Она мешкает. Ей стало привычно, почти что комфортно держаться особняком ото всех... И в то же время урчащий желудок настаивает на том, чтобы принять предложение незнакомца.

— Я прикажу служанке наполнить тебе лохань горячей воды, — продолжает тот шептать ей на ухо. — Ты ведь не откажешься помыться? Что-то мне подсказывает, что такая возможность выпадает тебе не так уж и часто.

Он протягивает ей руку и выжидающе смотрит на нее. Она бросает взгляд на вожделенную булку с кунжутом, потом на протянутую руку. Еда. Горячая вода... В конце концов, когда еще ей предоставится такой шанс?

Отринув сомнения, она протягивает руку в ответ.

* * *

...Перекресток. Указательный столб из ветхого, обтесанного ливнями камня. Джейл видит его, но не понимает, что он означает. Ей тяжело думать.

Почти так же тяжело, как дышать.

Она чувствует, что сидит в седле, упираясь лбом в чью-то спину; носоглотку словно кто-то изрезал бритвой, а из ее носа текут сопли, которые она не в состоянии остановить. Почему она не падает?.. Джейл глядит вниз мутными глазами и видит веревки, связывающие ее с сидящим впереди всадником. Она хмыкает. Будь у нее чуть больше сил, она бы уже начала размышлять о том, как бы воспользоваться этой возможностью — но сейчас все, на что она способна, это тяжело дышать и, вывернув голову, глядеть, как спешившиеся у столба Кройх и Проповедник о чем-то спорят. Она вслушивается, и постепенно слова даже начинают обретать смысл.

—...слишком рискованно, — говорит Проповедник. — На пути к городу нет укрытий от ливня. А что-то мне подсказывает, что не сегодня, так завтра стеклянный дождик пройдется по окрестностям.

Кройх молчит, нахмурив брови.

— И что ты предлагаешь? — наконец спрашивает он. — Повернуть назад?

— Ни в коем разе. Мы можем продолжить двигаться на запад.