Тим Доннел - Подземелья Редборна
И вот теперь, пируя и слушая льстивые речи, он каждый вечер думал, что две луны в Редборне ему не продержаться. Ну, да ладно, герцог тоже не выдержит без него так долго, малышка не даст ему спокойно спать по ночам! Ферндин в конце концов убедил себя, что все складывается к лучшему, и решил как следует вытрясти свои деревни — пусть почувствуют хозяйскую руку, а то, небось, разжирели у старого Дисса!
— Эй, кто там спит?! Почему кубки пусты? — голос барона Ферндина гулко прокатился под сводами старинного зала.
Слуги бегали от одного гостя к другому, проворно наполняя кубки, пустевшие в считанные мгновения. Длинный стол, во главе которого в высоком старинном кресле баронов Редборнских важно восседал Ферндин, ломился от всевозможных яств, и гости, отдавая им должное, не скупились на похвалы:
— Я еще не встречал такого радушного хозяина, как барон Ферндин! Поднимаю этот кубок за то… за то… чтобы ему всегда сопутствовали удача и покровительство Митры, как на Турнире! Кто как, а я ему — самый верный друг! — И тощий рыцарь, чьим достоянием был полуразрушенный отцовский дом в окрестностях Мэноры да пара слуг — единственная роскошь, которую он мог себе позволить, торжественно осушил свой кубок. Ответом ему были одобрительные возгласы:
— Мы все его преданные друзья! Нам бы такого господина! Это не герцог Оргельд, это — настоящий воин!
С наслаждением уже в который раз слушая эти выкрики, Ферндин грустно покачал головой и сказал:
— Нет, друзья, нам надо поднять кубки за нашего господина, славного герцога Оргельда! Он всем хорош — и щедр, и справедлив, но ему нужна твердая рука… Барон Дисс был неплох, но его нет, и кто может заменить старика?! А без доброго совета наш славный герцог не сможет управлять своими владениями… Так я хочу выпить за герцога и за то, чтобы Митра не оставил Бергхейм своей милостью и дал нашему правителю мудрого советника!
— Барона Ферндина! Барона Ферндина Редборнского! Лишь он достоин этой чести!
Заплетающиеся языки с трудом выкрикивали слова лести, из ослабевших рук вываливались полуобглоданные кости, глаза осоловело моргали.
— М-м-музыка! Где у барона Ф-ферндина м-музыка?! Вчера не было музыки, что, и сегодня н-не будет?! А где красивые девочки?! У барона Р-р-редборнского всего должно быть вдоволь — и вина, и музыки, и д-д-девочек… женщин…
Сидевший справа от Ферндина толстяк, тот самый, который на Турнире расплатился собственной задницей за жажду славы и наград, смотрел на хозяина масляными глазами и тоже бормотал:
— Д-да… Без музыки нельзя… Даже в харчевнях бывает музыка… И д-девчонки! И в Ред… Ред… борне тоже должны быть!
— Ну, откуда у старого Дисса быть музыкантам?! — Ферндин пронзительным взглядом желтых глаз оглядел хмельных гостей, но его лицо и улыбка выражали простодушное удивление. — Я думаю, здесь, в глуши, и звон наших кубков сойдет за музыку! А, впрочем, можно попробовать! Эй, Эгист! — Он грозно сверкнул глазами в сторону распорядителя. — Я, кажется, видел вчера на хорах арфы и флейты, быстро найди, кто из слуг хоть как-то умеет играть! Иначе… Он наклонился в сторону оцепеневшего от ужаса слуги и прищурился. — Иначе я велю сбросить с башни в ров сначала твою голову, а потом все остальное! Подойди поближе, я скажу тебе еще кое-что… Двух служанок и этих девчонок из деревни тоже приведешь сюда, но сначала… — И он что-то прошептал в самое ухо дрожащего Эгиста.
Тот кивнул и, согнувшись в поклоне, бросился к боковой двери. Поддерживая готовое угаснуть веселье, барон Ферндин, едва прикасаясь губами к вину, рассыпался в похвалах и благодарностях гостям, осчастливившим Редборнский замок своим присутствием. Зорким глазом оглядывая стол, он вовремя брошенной шуткой или покровительственным замечанием успевал погасить то и дело вспыхивающие огоньки пьяных ссор.
«Да, я мог бы держать в руках не только Бергхейм, но и все королевство!» — самодовольно подумал Ферндин, чувствуя себя могучим владыкой, восседая во главе этого пиршественного стола, оглядывая стены, украшенные затейливой резьбой и шпалерами, изображавшими сцены охоты знатных рыцарей на медведей, вепрей и оленей. Кто-то робкими шагами подошел к нему сбоку, и, не поворачивая головы, барон Ферндин услышал тихий дрожащий голос вернувшегося слуги:
— Мой господин, я нашел двоих, но они едва умеют перебирать струны… А девушки готовы, они ждут за дверью!
— Ладно, зови сюда твоих музыкантов, а сам будь поблизости, вдруг гости захотят еще чего-нибудь!
Из боковой двери, со страхом глядя на нового хозяина, вышли двое молодых слуг с позолоченными арфами. Гости встретили их появление радостными криками:
— Ну вот, наконец-то! Эй, кто там, еще вина! Живо!
Ферндин, беззвучно шевеля губами, поочередно взглянул в глаза юношей, трясущимися руками сжимавших арфы, и отвернулся, потеряв к ним всякий интерес. Но музыкантов в тот же миг словно подменили: их лица застыли, будто вырезанные из дерева улыбающиеся маски, и пальцы проворно забегали по струнам, ублажая гостей старинными застольными песнями.
Звон кубков, хохот и недвусмысленные выкрики показывали, что гостям не терпится получить еще кое-что помимо угощения и музыки. И хозяин, привстав с высокого кресла, многозначительно улыбнулся, трижды хлопнув в ладоши. Тотчас широкая парадная дверь, охраняемая двумя неподвижными стражниками, распахнулась, и на середину зала выбежали слуги, неся огромный, скатанный в трубку ковер. В считанные мгновения они раскатали его на каменном полу и, без остановки кланяясь притихшим гостям, попятились к выходу.
Музыканты внезапно умолкли, и стало совсем тихо. Гости, замерев с недопитыми кубками и недожеванными кусками, уставились на распахнутую дверь, ожидая нового развлечения.
В зал вошли, гремя оружием, несколько дюжих стражников. Они расступились, и перед гостями оказались четыре юные девушки, в испуге жавшиеся друг к другу. Но, повинуясь едва заметному движению пальцев и пристальному взгляду хозяина, они вдруг затрепетали, словно пронзенные невидимой молнией, и легкими шагами, соблазнительно покачивая бедрами, двинулись к ковру.
Все было сделано так, как приказал Ферндин: вместо обычных платьев девушек облачили в свободные ниспадающие одеяния из полотнищ тонкого шелка, схваченных на талии витыми серебристыми шнурами; распущенные волосы густыми волнами падали на плечи, спускаясь до пояса. Их лица, так же как лица безучастно стоявших в стороне музыкантов, превратились в неподвижно улыбающиеся маски. Маленькие босые ноги сделали последний шаг — и четыре стройные фигурки замерли на углах огромного пестрого ковра, вскинув над головой тонкие руки.
