Лилия Касмасова - Инферняня (СИ)
— Зевс кричал: „Не смейте брать чужое, кровососы!“ — сказала Селия.
— Кто такие кровососы, мама? — спросил Мосик, оторвавшись от рисования.
— Это нехорошее слово, детка, забудь его, — велела ему Селия.
Мосик продолжил шоркать карандашом по листу, и я расслышала, как он шепчет под нос едва слышно:
— Кровососы — пылесосы… Кровососы — кабакосы… Кавапосы — куроносы…
Томас поднялся:
— Спасибо за помощь, миссис Барментано.
Подошла Мьё:
— Если вам нужна наша помощь, Томас…
— Спасибо, миссис Грыыхоруу, — Томас благодарно кивнул. — Пока что нет. Ах, да.
Он отвел ее в сторону. Я двинулась за ними. Томас тихо сказал:
— Передайте мистеру Олимпусу, он может возвращаться к себе домой.
Мьё кивнула. Томас сказал мне:
— Идем.
И двинулся не к арке, а к главному выходу из зала — в дверь входили и выходили студенты.
— Ты ведь что‑то понял, да? — я семенила, пытаясь подстроиться под его стремительный широкий шаг.
— Да, — коротко ответил он. А пояснения??
— Может, объяснишь мне?! — спросила я, как только мы вышли в широченный и холодный коридор, где Томас не сбавил шага. — Куда мы идем?
— К машине, — ответил он.
— А Гермес?
— А что Гермес?.. Он был бы очень полезен… но, думаю, он побоится.
Чего побоится? Но я решила не сворачивать от темы.
— Ты сказал „потом“, — напомнила я. Компаньоны мы, в конце концов, или нет? Должна я тоже быть в курсе дел?
Хотя он с этим вряд ли согласиться. Скажет, что я всего лишь няня и мол, иди‑ка ты домой и нянчись с малышней. Ни на что другое твои мозги не годятся!
— Ну Томас! — окликнула его я.
Но Томас уже завернул за угол.
Я почувствовала себя такой разнесчастной, глупой и ненужной, что сначала остановилась, как вкопанная, а потом, заметив, что стою неподалеку от широкого деревянного подоконника, подошла к нему и уселась, уставясь взглядом в свои коленки. Посижу, отдохну от этих дурацких каблуков, а потом пойду домой. Почему‑то мысли о том, что дом за тысячи километров отсюда и у меня нет ни документов, ни денег, у меня в тот момент не возникло.
— Эй, — раздался голос Томаса, передо мной возникли черные брючины. — Ты чего? — Томас вдруг сел рядом и голос его прозвучал удивительно встревоженно: — Тебе плохо?
— Нет, — я помотала головой.
Он взял меня за руки — так ласково — и сказал:
— Алисия?
Я подняла на него глаза, рот мой сам по себе скривился и слезы навернулись:
— Я тебе только мешаю. Я ничего не знаю и вообще…
А Томас сказал:
— Прости. Я слишком задрал нос, да? Я свинья.
— Тогда уж скорее индюк — зазнавала, — я хлюпнула носом, хотела достать из кармана платок, да ведь кармана не было, он в джинсах.
Томас достал из смокинга шикарный бледно — лиловый шелковый платок и положил мне в руку.
Я вытерла глаза. И нос. Улыбнулась ему.
— Вот и молодец, — сказал он. — Спрашивай. Все, что хотела.
— А мы разве не спешим? — проговорила я.
— Нет. Мы прекрасно успеваем… Так, первое, помню, что они ели на десерт в графском саду…
— Ага.
— Помидоры.
— Что — о? — моя грусть улетучилась, как сахарная пудра на булочках от дуновения ветра.
— Не хочешь же ты сказать, что ловила прохожих и сцеживала из них кровь для Мосика?
— Ну. Я… Покупала томатный сок… — виновато сказала я. — По цвету же похоже, я думала, он еще совсем глупый и поверит. Я даже писала на банке…
— Что, интересно? — брови Томаса насмешливо встопорщились.
— Что это кровь первого сорта, — смущенно высказалась я.
Томас захохотал. Я уже хотела было снова разобидеться, но он повернул ко мне абсолютно счастливое лицо и произнес:
— Ты такая фантазерка.
Я хмыкнула. Ну, что есть то есть. Я и правда не без фантазии.
— Уверяю тебя, он прекрасно различит их с расстояния в метров двадцать. По запаху.
— Да?? — вот ужас‑то. Что же он обо мне думал?
— Читать он, скорее всего, не умел, — подбодрил меня Томас.
— Почему же они всегда не пьют томатный сок?
— Потому что это скучно, — ответил Томас.
— А другие няни что же?
— Про томатный сок написано в инструкции, — отозвался Томас.
Я хотела сказать: „В той, которую я пишу, тоже“, но зачем хвастать, что я будущая знаменитость (хоть и в узких кругах нашей корпорации) — автор лучшей инструкции для нянь?
— Следующий вопрос, — сказал Томас.
— „Соответствующие“, — сказала я.
— Ах, да, — вспомнил он и спросил виновато: — Я хоть не больно пнул тебя по ноге тогда?
— Больно, — сказала я. Ну может и не так уж и… Но он так мило раскаивается: глаза его становятся похожими на глаза спаниеля миссис Кривич со второго этажа, а брови так трагично сходятся у переносицы!
— Извини, — сказал он очень мило. То есть со всеми перечисленными мною атрибутами его раскаяния.
Я полюбовалась на них немного… Ну то есть как немного — он кашлянул с какою‑то неловкостью и произнес нерешительно:
— Итак, соответствующие?
— Ага, — сказала я.
— Олимпийцы, как и все боги, бессмертны.
— Я знаю.
Ну может про всех богов я и не знала, но про олимпийцев мне же Селия не далее как позавчера сообщила.
А Томас продолжал:
— И они избегают всего, что связано со смертью — например, склепы.
— Избегают? — переспросила я.
— Скажем, для них это не любимые места для прогулок, — сказал Томас.
— Но это значит при необходимости они вполне могли бы туда зайти. Это для них не как… для нас… э — э… космос. Или налоговая.
— Да. Но они предпочитают этого не делать. Говорят, это отнимет у них несколько лет жизни.
Значит, как налоговая.
— Хотя, — продолжал Томас, задумчиво рассматривая противоположную стену, хотя на ней ничего особенного, кроме замысловатой трещины на штукатурке, видно не было, — они же бессмертны, то есть живут бесконечное количество лет. А от бесконечности какое число не отними, останется все равно бесконечность…
Иногда Томас мне кажется слишком заумным. Но потом он сказал:
— Так что их объяснение слишком неубедительное.
— Зачем же они врут? — сразу оживившись, спросила я.
Томас пожал плечами и ответил, заговорщически наклонившись ко мне:
— Если ты бог, признаваться в страхах совсем не по рангу.
— Хи — хи…
— Поэтому они зовут соответствующих — тоже греческих богов, но кто по работе имеет дело со смертью… — сказал Томас и давай перечислять всякие нелепые имена, я запомнила только „Аид“ и „Хырон“, а может, „Хаврон“.Томас еще сказал, что этот Хаврон — перевозчик через реку. Только при чем тут смерть?
