Евгений Немец - Корень мандрагоры
– Как ты не понимаешь? Я уезжаю, чтобы хоть немного ра–зобраться. Я даже не знаю, будешь ли ты меня ждать. Я устал от неопределенности. Я зову тебя замуж, ты молчишь. Я спраши–ваю, в чем дело, ты молчишь. Я хочу знать, что я для тебя значу, ты молчишь!
– Я люблю тебя…
– Вот-вот. Белка, в тебе столько энергии – хватит на неболь–шую электростанцию. А вот когда ты мне говоришь это «люб–лю», меня тоска пробирает. Потому что это мертвые слова, в них нет силы, энергии и желания быть со мной до конца жизни. Я не верю этим словам! А верить очень-очень хочу. Да и гово–рила ты мне это раза три за весь год – не больно-то и много, если разобраться.
– Гвоздик…
– Мне пора.
Закрывая за собой дверь, я слышал ее всхлипы. По кому или чему она горевала? По тому, что за год наших отношений так и не смогла меня полюбить? Или по тому, что при всей своей ки–пучей натуре так и не нашла в себе силы открыться мне полно–стью и, стало быть, прогнать одиночество? А может, все из-за страха? Что двигало ею, если не любовь? Надежность и защи–щенность, которые она во мне видела? Кем я был для нее? Бро–нежилетом? Персональным телохранителем? Сердцем урагана, потому что в его центре спокойнее всего?.. Весь месяц, пока мы с товарищем разгружали контейнеры с алкоголем и разво–зили его по магазинам и складам (такая у нас оказалась рабо–та), а потом, уставшие, валились с ног, я пытался найти ответы на эти вопросы, но так ни до чего и не додумался. Несколько раз я пытался позвонить Белке, но на том конце провода меня неизменно ждали короткие гудки. От нее же не было ни звон–ков, ни эсэмэсок. Я думал, что возможно, с ее стороны это та–кой акт мести… А потом четыре недели закончились, и скорый поезд вез меня домой, и я понятия не имел, что меня там ожи–дает.
Белки в общаге не было, но заботливые подруги, пряча ехидные улыбки, тут же подсказали, где ее можно найти. По–иски не заняли много времени – Белкина грива, ловя лучи заходящего июльского солнца, горела факелом среди зеле–ни парка. Она была не одна. Я неторопливо приблизился и остановился метрах в пяти от лавочки, на которой пара рас–положилась.
Белка сидела на коленях у парня, ко мне спиной и немного боком. Я не разглядел лицо парня, да и не стремился, я смот–рел на Белкин палец – он рисовал на лбу молодого человека магический знак подчинения. На губах Белки блуждала задум–чивая улыбка. Я почувствовал холод и сырость серо-зеленых волн. Маленькая красивая яхта с белым парусом исчезла, слов–но и не было ее никогда – вокруг бушевал, нет – бесновался шторм. И больше ничего.
Наверное, Белка почувствовала мое присутствие – она рез–ко оглянулась и окаменела. На меня смотрели два озера сала–тового изумления и страха. Я развернулся и молча пошел на–зад. Мгновение спустя она догнала меня, схватила за руку. Ее маленькая ладонь была прохладной и… в ней не было боль–ше электричества. Наверное, у меня появился иммунитет на магию.
– Гвоздь! – Она заглянула мне в глаза, я не понимал, что она хочет там увидеть.
– Меня нет, – ответил я, аккуратно высвободил руку и по–брел дальше.
Домой я вернулся к вечеру. Белка сидела на полу под моей дверью. Она слышала мои шаги, но не подняла глаза.
– Зачем ты пришла? – спросил я.
– Как ты? – тихо спросила она.
– Как балбес, которого выкинули на помойку. Нормально то есть.
Она поднялась с пола, заглянула мне в глаза, отрицательно покачала головой, сказала:
– Ты никогда не был балбесом. Просто… это все я… Сама толком не знаю, чего мне надо… Мне было так одиноко, я ходи–ла из угла в угол и твердила себе: «Он меня бросил, бросил… бросил… »
– Ты хочешь что-то сказать?
– Не знаю… Как съездил?
– Нормально.
– Заработал денег?
– Да.
– Кому они нужны, твои деньги…
– Кому-нибудь пригодятся. К чему этот разговор?
– У нас с ним ничего не было! Мы просто погуляли по парку пару раз…
– Ты нарисовала ему на лбу магический знак подчинения. А стало быть, это больше не мой знак – на меня он теперь не действует.
– Я… – Белка запнулась, я продолжил за нее:
– …думала, что это просто забавная игра. В это было ве–село играть, все эти маленькие безобидные ворожения, ми–лая беспечная ерунда, которая на самом деле ничего не сто–ит, и, стало быть, ее можно раздавать всем подряд, да? Так вот, для меня этот твой магический знак, который год назад ты нарисовала мне на лбу, значил куда больше, чем то, что на следующий день мы с тобой трахнулись. Этот знак принад–лежал мне, а ты отдала его другому. Отдала с улыбкой, а по–тому цена этому знаку – ржавая копейка. Всей твоей ворож–бе цена – ломаный грош. Ты предала меня. Ты выбросила меня на помойку.
– Ты, наверное, меня ненавидишь…
– Нет. Просто тебя больше не существует.
– Ты злишься?
– Так вот зачем ты пришла. Успокойся, я никого не собира–юсь бить.
– Я… Я пойду.
Она отвернулась, потом вдруг оглянулась, сказала:
– Я дура. Я отдалилась от сердца урагана, и меня тут же смы–ло штормом. Даже не знаю, что заставляет меня делать то, что мне сто лет не нужно. Прости.
Я промолчал. Открыл дверь, вошел, заперся на ключ, до–брел до кровати и повалился на нее. Но даже сквозь запертую дверь я еще долго ощущал запах фиалок, который просачивал–ся из коридора.
На этом все и закончилось. И не потому, что я не способен прощать, просто древняя сила притяжения к женщине, которая так отчаянно толкала меня к Белке, вдруг испарилась, исчезла бесследно. У меня было чувство, будто я, сгораемый от возбуж–дения, сжал в объятиях женщину, мгновение назад мне улыбав–шуюся, впился ей в губы и вдруг понял, что под моими пальца–ми холодный мрамор, в грудной клетке не бьется сердце и каменные губы, конечно, не ответят взаимностью. Возбужде–ние перетекло в усталость, желание обладать – в безразличие. Я остыл до температуры океана, меня окружавшего. А малень–кая красивая яхта с белоснежным парусом оказалась мира–жом – год назад она мне просто приснилась.
Но вот отношения Белки с моей мамой на этом вовсе не пре–кратились. Они по-прежнему созванивались, и Белка продол–жала маму навещать.
– Сынок, может, все наладится? Может, ты ее простишь? –как-то осторожно спросила мама, и я понял, что она в курсе наших отношений, вернее, их отсутствия. – В наше время так трудно найти хорошего человека…
– Я на нее не злюсь. Прощать нечего и некого. К сожале–нию…
Мама больше не приставала ко мне с подобными вопроса–ми. В конце концов это же я потерял Белку – не она. Я был во–все не против того, чтобы они продолжали общаться, я пони–мал, что Белка давала матери то, чего я дать не мог. Маме нужна была именно такая дочь, а Белке нужна была как раз такая мать. В этой простой связи я был лишним, и я был благодарен Белке за это – фактически она освободила меня от сыновних обязан–ностей.
