Евгений Немец - Корень мандрагоры
– Я подумаю об этом, – пообещал я, понимая, что решение этого вопроса скорее всего будет зависеть не от меня. Потому что сам я к подобному развитию отношений был готов полнос–тью.
Но, как оказалось позже, для того чтобы Белка осталась в поле материной досягаемости, наша свадьба и не требовалась. Очень скоро они сблизились настолько, что могли часами тре–щать по телефону, а иногда Белка и вовсе навещала мать по собственному почину. Наверное, недостаток внимания родите–лей в детстве и его полное отсутствие в юности давали о себе знать, и сейчас пугливое подсознание Белки стремилось навер–стать упущенное.
– Твоя мама – она хорошая, – как-то сказала мне Белка. –Мне с ней так спокойно, будто она мне тоже мать…
– Рад это слышать, сестренка. Ничего, что мы с тобой спим? Это же инцест.
– Ничего, братик-мой-Гвоздик, главное, чтобы мама не воз–ражала.
– Спросить у нее?
– Вот же умник!
– Если честно, я уже спросил.
– И что, разрешила?
– Само собой. Она современная женщина.
– Врешь, конечно?
– Ну и что?
– Твоя мама – она хорошая. И так замечательно рассказы–вает!
– Скажу ей, чтобы она тебя удочерила.
– Ладно.
Так и вышло, что нить, которой я хотел связать себя с Бел–кой, стальным тросом связала Белку с мамой, минуя меня. Я был только за. Мне казалось, что это сблизит всех нас. Но я оши–бался.
Белка боялась оставаться одна. Ей было куда комфортнее в окружении девчонок, с которыми она могла поссориться в лю–бую минуту, чем в тишине пустой комнаты. Если меня вызывали на выходные работать, Белка живо организовывала массовое культурное мероприятие со своими сокурсницами или ехала на–вестить мою мать. А могла и просто целый день шататься по ма–газинам в поисках какой-нибудь ультрамодной юбочки или блуз–ки, а то и гулять по городу, восхищая прохожих своей гривой и сумасшедшинкой в салатовых глазах. Но случалось и так, что она просыпалась, укутанная пледом меланхолии, и оставалась дома, даже если я уходил на весь день. Я целовал ее в щеку, выходил в коридор и меня догоняли ее «Ты надолго?» и легкий запах фиалок.
Поначалу я пытался пробиться сквозь эти завесы дурного на–строения, старался быть чутким и заботливым, но это ни на йоту не приближало меня к причинам Белкиной грусти. Даже меня она не пускала в свой потайной чуланчик. Если я пытался об этом поговорить, диалог сводился к повторению заученного назубок материала:
– Почему ты должен работать по выходным?
– Работа такая, Бельчонок. Что тут поделаешь? Кто меня возьмет на нормальную работу, с неоконченным высшим?
– Ты же можешь вообще не работать. У меня есть деньги, нам хватит!
– Мы об этом уже говорили не раз. Мне надо идти. Увидимся вечером.
Я бы и в самом деле мог уйти с работы и жить с Белкой на ее деньги, никаких предрассудков по этому поводу у меня не было. Просто я не хотел себя расслаблять. К сладкой безза–ботной жизни привыкаешь быстро, и если она вдруг заканчи–вается, непросто вернуть себе самодисциплину и вспомнить, что в этой жизни ты зависишь только от себя. К тому же моя специальность требовала постоянного приращения опыта, потому что технологии развиваются быстро, и, если за ними не следить, легко потерять квалификацию. Я уходил на рабо–ту, вечером возвращался, Белка делала шаг мне навстречу, прижималась всем телом, и я чувствовал, что размолвка схо–дит на нет. На следующее утро она просыпалась в хорошем настроении, смеялась, чудила, за окном блестело зимнее сол–нце, мы выбирались бродить по улицам, укутанным хрустящим снегом, или ехали на электричке за город шататься по узким тропинкам, вьющимся среди сугробов и старых сосен, фото–графировали друг друга, смеялись, по обыкновению расска–зывали друг другу всякую ерунду, чтобы вернуться под вечер уставшими, раскрасневшимися, голодными и счастливыми, ворваться в первое попавшееся кафе, наброситься на ужас–ный, но горячий кофе и позавчерашние сэндвичи и быть от это–го еще радостнее и счастливее… После такого дня я выкиды–вал из головы Белкину меланхолию. Все равно я не мог ее постигнуть.
Закончился лютый февраль, грузной поступью прошлепал рыхлый март. Апрель дал знать о себе звонкой капелью, лужа–ми талого снега и слепящим солнцем. Учеба требовала к себе все больше внимания, так что и я и Белка были по уши в делах и заботах. Белка все чаще оставалась в своем общежитии, слу–чалось, что мы не виделись несколько дней – только созвани–вались. Одна из моих контор приказала долго жить, да и вторая дышала на ладан. По окончании сессии надо было решать про–блему трудоустройства. Короче, дорогу моей жизни завалива–ло камнями, и я едва успевал их разгребать. А в короткие зати–шья я с обреченностью понимал, что Белка отдаляется от меня, и не имел ни малейшего понятия, почему это происходит и как этому помешать.
По окончании сессии ко мне подошел сокурсник и пред–ложил скататься с ним на месяц в один городок, затерян–ный в тайге где-то за Северным Уралом. У товарища там жили родственники, они обещали устроить его на работу. Речь шла о временном трудоустройстве, что-то вроде шабаш–ки. Что конкретно надо было делать, оставалось неясным («На месте разберемся», – пояснил приятель), но перспек–тива заработать быстро и довольно много (примерно в два раза больше, чем я получал в обеих конторах) мне нрави–лась. К тому же я думал, что разлука в четыре недели даст нам с Белкой возможность объективно оценить наши отно–шения и решить, в какую сторону двигаться дальше. Вернее, я надеялся, что мой отъезд ее напугает, – в смысле, со мной было хорошо, а без меня стало плохо, ну или что-то в этом роде. Это были не самые умные размышления, но к тому вре–мени я устал от попыток постигнуть причины Белкиного от–чуждения, а потому был готов на любой шаг, который мог хоть немного сдвинуть наши отношения с мертвой точки. Я согласился ехать в тайгу.
Белка сидела на моей кровати, сжавшись в комок, и не ми–гая смотрела мне в лицо. Ее глаза были огромны и мокры, но сейчас их покрывал не сладкий сок – жидкая соль. Она пахла фиалками. Запах был сильный.
– Гвоздик, – тихо произнесла она дрожащим голосом. – По–чему ты уезжаешь?
– Ну чего ты, Бельчонок. Это всего на месяц. Мы с тобой, бывает, днями не видимся.
– Это другое. Я же знаю, что ты рядом.
– Зато я иногда чувствую, что тебя нет.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что это правда. Меня не будет четыре недели. Я при–еду, и все у нас будет как прежде… Я надеюсь.
– Я… я не знаю… Ты не должен уезжать!..
– Как ты не понимаешь? Я уезжаю, чтобы хоть немного ра–зобраться. Я даже не знаю, будешь ли ты меня ждать. Я устал от неопределенности. Я зову тебя замуж, ты молчишь. Я спраши–ваю, в чем дело, ты молчишь. Я хочу знать, что я для тебя значу, ты молчишь!
