Людмила Астахова - Бог из машины
– Ну, а ты, Эгнайр? – Грэйн наклонилась к студенту. Вот же насмешка богов и судьбы! Славное старинное имя – Эгнайр, Достойный Войска! А носит его… даже не червяк, а и вовсе зверушка какая-то непонятная.
Пленник нервно сглотнул:
– Что я должен делать?
– Для начала – сдашь мне своего профессора и лабораторию, а дальше поглядим. Согласен? Клясться не надо, толку-то с твоих клятв… безбожник.
– Согласен, – послушно вздохнул юный борец за мир свободной магии. Грэйн пожала плечами и отомкнула руны, возвращая ему способность двигаться:
– Тогда марш наверх! Приберись в доме и организуй нам всем чего-нибудь пожрать и выпить. Ну, что разлегся? Бегом!
Бегом у несчастного, конечно же, не получилось, зато ползком – удалось. «Нет, не получится из парня даже пса, не говоря уж о волке», – покачала головой эрна Кэдвен и повернулась к подруге. Вот теперь пора обсуждать и планировать по-настоящему серьезные вещи. Все-таки две головы в таких делах лучше, чем одна.
– А теперь мы с тобой сможем спокойно все обдумать, Джойн. Но сначала… Поможешь мне избавиться от этой проклятой маскировки?
Удэйн и Тиглат
Вчерашние пикантные пирожные ели все. За исключением Тиглата. Того подвело бурное шурианское воображение, которое, стоило Шэйзу бросить взгляд на тарелку с манящей горкой лакомства, рисовало картины одна страшнее другой. Возможно, графинины угрозы кто-то и воспринимал как жестокую шутку, но только не шуриа. Такими вещами, как кровная месть и смертоносная отрава, дети Шиларджи не шутят.
К слову, зловещий флакончик из-под духов – фарфоровый, с искусно нарисованным букетиком незабудок и позолоченной крышечкой – лежал прямо по центру стола. А леди Янамари по-прежнему время от времени поглядывала на него с нежностью. Не иначе – до сих пор лелеяла надежду употребить творение своих рук в дело.
– Нам нужны беспорядки в городе. Этот Алезандез, когда устроил показательную казнь, совершенно случайно повесил моего единственного связника! – заявила эрна Кэдвен.
– А давайте кого-нибудь отравим? – не выдержала и предложила кровожадная шуриа.
Не менее кровожадную ролфийку идея вовсе не смутила.
– Колодцы отравить – этого же не хватит, нет? – поинтересовалась она.
И тут Джойану озарило:
– А давайте отравим тива Алезандеза!
Вот! Именно! Тиглата всегда радовало стремление сородичей следовать национальным традициям. Шуриа везде остается шуриа!
– Прекрасная мысль, миледи, – решительно поддержал он Джону. – Уверен, что именно с его подачи меня позвали в гости к этим… живорезам, – и бросил недобрый взгляд на Эгнайра, хотя тот и пальцем не тронул шуриа.
Если быть предельно честным, то Шэйз в том, что с ним случилось, винил самого себя. Тоже мне, лидер повстанцев, который попался в глупейшую ловушку. Можно было бы сразу насторожиться, когда прагматичный тив Алезандез вдруг ни с того ни с сего предложил заняться просвещением молодежи, почти благотворительностью. И мертвец, припрятанный под кустом, тоже, между прочим, не склонял к доверчивости…
«В общем, сам дурак! Но кто-то же должен расплатиться за то, что случилось в подвале?» И если эта секта потрошителей не пригрелась под крылышком у тива Алезандеза – великого экспериментатора, то Шэйз Тиглат готов… готов… жениться на ролфийке! На эрне Кэдвен! Да!
Грэйн же про матримониальное пари шуриа не ведала, а потому сидела совершенно неподобающе: закинув ноги на стол. Словно какой-то вредный и придирчивый комендант форта.
– Страшные люди эти шурианские патриоты! – хохотнула она. – Как кого травить, так сразу спелись, а? Травануть тива – мысль неплохая, но как мы к нему подберемся? По карнизу заползем? – Грэйн сделала рукой этакий волнистый жест, изображая кистью змею.
Удэйн думал, что сложнее всего для недавнего посвященного окажется побороть отвращение к змеиному племени. Все-таки для бывшего тива Удаза это было нечто сродни врожденной боязни пауков или тараканов. Но вот он сидел в компании сразу двоих шурий, причем ни к одному из них не было у ир-Апэйна поводов испытывать симпатию – и что же? Даже чай посвященный Удэйн прихлебывал абсолютно спокойно и пирожные вкушал тоже без тошноты и опаски. Видно, в пламени Локки сгорело и впрямь немало от незаконнорожденного сына диллайнского тива. Так много, что сыном Форхерда Сида он себя совершенно не ощущал, как будто от чресл мага-эсмонда родился в свое время кто-то другой, не имеющий к нынешнему ир-Апэйну никакого отношения. И вспоминать о том, навеки сгинувшем Удазе – эсмондском ублюдке, не хотелось совершенно. Однако, стоило «сестрице» Грэйн посетовать на недостижимость гипотетической жертвы грядущего отравления, как Удэйн неожиданно для самого себя подал голос:
– Подобраться к Алезандезу можно через его секретаря.
– А кто у нас секретарь? – заинтересованно прищурилась сестра по посвящению и остро глянула на «братца».
– Тив Форхерд Сид, – молвил ир-Апэйн и удивленно порадовался собственному спокойствию. Имя папаши не вызывало в нем больше ни гнева, ни трепета. И, заметив недоумение Грэйн, пояснил: – Мой отец. После тех событий в Синхелме он переместился сюда, в Идбер.
Джона ласково, как котеночка, погладила флакон с ядом:
– Ну вот! И для тебя найдется дело. Хи-хи…
Эрна Кэдвен вопросила с сомнением:
– А папенька тебя не сдаст, братец Удэйн? И вообще… кто ты такой, чтобы тебя допустили к Алезандезу?
Ролфийка нахмурилась и губы поджала, но у соратника на душе потеплело – беспокоилась о нем сестра-посвященная. Пусть в этакой своеобразной грубоватой манере, но все-таки. Приятно, знаете ли! И ничего такого интимного в этом беспокойстве не было, просто он – в ее стае, вот и заботится о нем Грэйн, как и подобает вожаку. И варианты ищет другие, чтобы не погубил себя ир-Апэйн по-глупому.
– Кто у нас достаточно важная птица, чтобы его провели в приемную к местному предстоятелю?
По Тиглату ее зеленый взор скользнул столь равнодушно, что шуриа до глубины души возмутился. Похоже, его здесь никто уже в расчет не берет!
– Я хоть официально и мертв, но смею считать себя важной персоной. Раньше тив Алезандез не гнушался меня принимать в приватной обстановке, – с нескрываемой гордостью в голосе сообщил он.
И тут же снова почувствовал себя дураком. Точнее, персонажем из патриотической пьесы. Конфедераты обожали исполненные пафоса сюжеты об отважных и безрассудных героях, идущих на смерть с гордо поднятой головой. В последнем акте, уже как бы стоя на эшафоте (синтафском, разумеется), такому герою полагалось произнести длиннейший монолог о своей бесконечной любви к Свободной Торговой Родине. Шэйзу такие сцены всегда казались смешными.
