Мария Семенова - Там, где лес не растет
«И что мне до Голубой Луны и всего остального?.. – думалось ему. – Я про Фойрег-то этот три дня назад впервые услышал. Других хлопот полон рот…»
Подумав так, он вздрогнул и спохватился: «А какие, собственно, у меня теперь хлопоты…» Размышлять об этом было попросту страшно. Коренга чувствовал себя камнем, брошенным из пращи. Дрогнула рука пращника, камень миновал цель и мчится с пугающим визгом, рассекая воздух в бесполезном полёте. То Главное, ради чего Коренга пересёк лес и море, спасся от Змея и недобрых людей, – это Главное лопнуло, словно пузырь на дождевой луже. Надежде рода, возложенной на его плечи, оказалось суждено рухнуть. И что дальше? Ну, разыщет он вилл, ну, покажет он Торона крылатой родне… А потом? Виноватому вернуться домой и склонить перед матерью непутёвую голову: «Мама, я не сумел»?.. Вовсе не возвращаться, чтобы дома хоть не прекратили надеяться? Рано или поздно придёт пора умирать, пусть даже седым и старым, и дома у кого-то другого отнимутся ноги. А может, ещё раз найти Зелхата – благо теперь это сделать, наверное, будет несложно… И впрямую, а не со слов Эории выслушать всё тот же приговор?..
Коренга с усилием разогнал мысли, ставшие уже окончательно невыносимыми, и уставился в небо. Знакомые созвездия заглядывали ему в лицо. Вот в синей тьме постепенно проявилась Корзина, правее натянул лук Охотник, на севере замерцал Ковш, а в середине неба стал медленно поворачиваться туго подпоясанный Воин…
Эти звёзды светили прадедам Коренги и будут светить его правнукам, они всегда вели их домой и будут вести, какие бы имена ни давали им люди…
Тишину нарушал только шорох ног Андарха, обутых, вернее, замотанных в нелепые тряпочные опорки, да его приглушённое бормотание. Коренга невольно подумал: спроста ли у тайного царевича так безумно горели глаза? И ещё: а что будет, если ко времени восхода луны в небо всё-таки выползут облака и чудесный свет достигнет руин Фойрега опосредованным, просеянным сквозь мелкое сито летучих туманов?..
Тут он обратил внимание, как тихо было всюду вокруг. Прямо-таки неестественно тихо! Коренга мгновенно навострил уши, ему тут же расхотелось спать, он приподнялся в тележке, чтобы посмотреть на Торона.
Торон безмятежно спал, улёгшись мохнатым клубком и уютно подвернув крылья. Коренгу всегда поражало, до чего здорово Торон умел сворачивать крылья. Не заподозришь, в какие широченные паруса они могли развернуться.
– Ты видел когда-нибудь, венн, как луна встаёт из моря? – неожиданно прозвучал голос Эории.
Коренга посмотрел на неё и увидел, что она коротала ожидание с веретеном в руках, верша привычное дело почти ощупью. Так дома у Коренги пряла тонкую шерсть его бабка, родившаяся слепой.
Коренга зевнул, судорожно клацнув зубами, сказал:
– Я само море только в Галираде первый раз увидал. А пока плыли на «Чаграве», не следил даже, где там луна…
– На кораблях не «плавают», а «ходят», – с отвращением перебила сегванка. Немного подумала и смягчилась: – Если, конечно, это правильные корабли… Представь, венн: сколько звёзд в небе, столько же и внизу, горизонта не различишь, а потом где-то далеко возникает свечение, идущее из-под воды. Луна светит сквозь прозрачную толщу, и кажется, будто там, вдали, вспухает пламенеющий водяной горб. Сияние делается всё ярче, и вот наконец она появляется, умытая и прекрасная, и в бесконечную даль протягивается дорожка, вымощенная живым серебром…
Коренга честно попробовал представить. Потом он заметил, что с неба, начиная с восточной стороны, как бы начали пропадать звёзды. Самые яркие продолжали бесстрашно гореть, те же, что послабее, одна за другой гасли.
– Луна восходит… – тут же отозвался Андарх. – Голубая Луна…
Он не столько выговорил эти слова, сколько простонал их на вдохе.
Луна в самом деле выплывала из-за отлогих гребней соседних увалов. Наслушавшись царевича, Коренга ждал, что её свет будет отчётливо синеватым, но нет. Луна была голубой только по названию. Она щедро расстилала по небу снопы самого обычного весеннего серебра, продолжая словно бы за ненадобностью гасить мелкие звёзды, и лик её сверкал правильной полнотой.
Коренга сел в тележке и стал внимательно смотреть туда, где должен был – если верить Андарху – показаться воскрешённый лунным сиянием город. Покамест там ничего не было видно. Зубчатая стена ельника не спешила обретать рукотворную угловатость городских башен. Коренга принялся гадать, вправду ли Фойрег должен был восстать из золы, и если да, то как это произойдёт? Может, город вовсе явит себя только на миг, когда луна будет стоять всего выше над горизонтом? А может, походникам предстояло узреть прозрачные силуэты укреплений, домов, людей – и гадать потом, не приснилось ли, не примстилось ли в причудливой игре лунных теней?
– Море! – вдруг сказала Эория. – Коренга, море шумит!
– Море?.. – Коренга настолько не ждал ничего подобного, что даже не сразу уразумел: она говорила совсем не о том море, из которого когда-то поднималась луна.
– Мы три дня шли в глубь страны, венн, и давно перестали слышать прибой! – Эория вскочила на ноги, подхватывая прялку и мешок. – Здесь был когда-то залив, но его завалило пеплом, и он высох, осталась только та солёная лужа, которую мы давеча обходили. Но я слышу, как шумят волны! Море возвращается, венн!
У Коренги побежали по спине мурашки, он напряг слух, силясь разобрать, что встревожило Эорию… Ему не удалось ничего различить. Видно, ухо сегванки было так же приучено различать голоса родного ей моря, как его собственное – вычленять каждый лесной шорох. Он привычно посмотрел на Торона. Тот уже стоял, потягиваясь и виляя хвостом. Он явно полагал, что облюбованное место следовало покинуть, но причины для особой спешки не видел. Когда Коренга поднял тележку на колёса и взялся за рычаги, Торон неторопливо потрусил вперёд, чтобы остановиться всего через несколько сотен шагов: дескать, пришли.
Это было то самое место, которое он показал им в самом начале. То, где маленький мальчик играл со щенком симурана, пока его и всю землю не застигла врасплох ударившая с неба Погибель. Отсюда было гораздо хуже видно похоронивший город увал.
Зато в те давние времена здесь был берег. А там, где они остановились сначала, перекатывались волны залива.
Невольная оторопь боролась с любопытством, Коренга уже понимал, что им предстояла не та ночь, каких в любой дюжине по двенадцать, он крутил головой, не зная, куда смотреть: на увал или в сторону моря… Потом он увидел, как на западе что-то блеснуло. Рука сама собой сотворила оберегающий знак громового колеса…
Море действительно возвращалось. Оно надвигалось бескрайним чёрным разливом, лишь там и сям вспыхивали серебром белые гребешки. Как ни напуган был Коренга, он сразу сообразил, что это происходило не обычное наводнение. Море не накатывалось на сушу – оно как бы замещало её, вступая в свои прежние владения по праву, вручённому ему чудесной луной.
Вот серебряные звёзды заплясали на волнах там, откуда совсем недавно увёл их Торон…
Эория толкнула Коренгу в бок локтем:
– Смотри!..
Он со всей доступной ему быстротой крутанулся в тележке и поспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как совмещаются, наезжая одно на другое, настоящее и минувшее. Андарх оказался прав: мгновения, отмеченные мученичеством многих сот жизней, остаются узлами в ткани былого, продолжая взывать к отнятому у них будущему. Очертания ельника на холме постепенно бледнел и, истаивали, растворялись в ночи. На их месте всё отчётливее проявлялись, выступали из небытия крепкие каменные башни древнего Фойрега.
ГЛАВА 57
Справедливый Венец
Коренге было с чем сравнивать столицу первых насельников Аррантиады. Он как-никак бывал в Галираде, считавшемся далеко не последним среди городов этого мира. Фойрег казался ещё больше, он выглядел настоящей твердыней, но твердыней живой, обитаемой и очень уютной. На границе реальностей даже ветер не знал, в какую сторону ему дуть, с берега или на берег. Слуха Коренги коснулся обрывок песни, девичьего смеха, звона струн, потом наплыл запах пекущегося хлеба…
В этот миг, будь только возможно, Коренга не колеблясь положил бы свою жизнь за то, чтобы вернуть в дневной мир всех этих сметённых огненной бурей людей. Людей, которые писали книги, молились Богам, зачинали детей, пьянствовали и срезали чьи-то кошельки в городе у моря, тогда ещё не засыпанного чёрным песком…
Тем не менее, когда городские ворота начали раскрываться и между ними наметилось движение словно бы небольшой толпы, Коренга и Эория, одинаково ахнув, прижались друг к дружке, как дети, боящиеся темноты.
Андарх же, наоборот, смело пошёл навстречу процессии, нараспев выкрикивая какие-то слова на языке, непонятном не только Коренге, но даже Эории. Это определённо не был аррантский язык, хотя некоторые слова казались молодому венну наполовину похожими. Неужели народ тайного царевича сохранил в неизменности древнюю молвь, звучавшую здесь ещё до сошествия Тьмы?.. А почему бы и нет?..
