Александр Зорич - Люби и властвуй
«Все равно?» ― гулким эхом откликнулось в сознании Эгина, которое, как казалось, было во власти ледяного ветра.
И в самом деле, если Самеллан приказал своим людям лечь, желая уберечь их от замогильного страха, который воцарялся в душе от поступи слепых коней, полагая, что самое страшное уже позади, то когда Знахарь обращался к Эгину, ситуация была совсем иной. Самое страшное было уже рядом. Здесь. Наступило. Случилось. Явило себя.
О Шилол! ― быть может, сказал бы Эгин, если бы его онемевший язык не присох к гортани. Ибо все трое коней неспешно проходили теперь по горящей засеке. Шагом. Цок-цок-цок ― стучали их широченные копыта. Натягивались поводья.
Пучки рыжей шерсти, окружавшие лошадиные бабки, занялись первыми. Вспыхнули и сгорели. А потом загорелась короткая рыжая шерсть на ногах. Запахло жженым. Но кони даже ушами не повели. Даже не зафыркали. Не заржали. Они мерно двигались вперед, неумолимо сокращая расстояние, разделяющее их и Дотанагелу. А значит, приближались к варанцам.
Но, как ни странно, именно запах шерсти вывел Эгина из оцепенения. Он стоял и смотрел, стараясь не встречаться взглядом с охряно-красньши лошадиными зрачками. Если эти грубо намалеванные точки можно назвать зрачками. Теперь ему было ясно, отчего последние варанские князья не высаживаются на Циноре, чтобы вдосталь побряцать оружием. Теперь ему было ― понятно, отчего Варан, несмотря на, казалось бы, подавляющую военную мощь, никогда не мог полностью поработить смегов. Отчего военные экспедиции одна за одной либо возвращались с позором или липовым триумфом, либо пропадали в полном составе. Отчего варанцы никогда не говорят о смегах. Не говорят, ибо боятся.
– Нет, только не это, Хуммер вас раздери! ― Знахарь держался за голову и был, похоже, близок к отчаянию.
Судя по всему, то, на что возлагали надежду он и Дотанагела, с треском провалилось. Солнечная Черта не сработала. Но теперь Эгин, постаревший за эти минуты на год, не сомневался в том, что она в принципе не могла сработать. И не оттого, что Дотанагела или Знахарь что-то напутали в Истинном Наречии Хумме-ра. А только лишь оттого, что противник был слишком силен.
– Их трое, понимаешь, трое! ― как бы в подтверждение мыслей Эгина шептал Шотор. Да только обращался он не к Эгину. Но к кому же тогда?
О да, кони преодолели засеку. Шерсть на их ногах истлела, а кожа, которая кое-где вздулась, кое-где за-пузырилась коричневыми и фиолетовыми волдырями, стала облезать и рваться. Теперь в воздухе витал аромат жареного мяса. Но кони были спокойны. Они шли нарочито медленно, хотя могли бы преодолеть засеку в три секунды стремительного бега. Кони не останавливались. Голова к голове, круп к крупу, они двигались к цели. «Что ж, теперь Дотанагеле придется перерезать им шейные артерии мечом», ― подумалось Эгину.
Но тут произошло нечто из ряда вон выходящее.
Пар-арценц Свода Равновесия Дотанагела медленно вложил свой сияющий невыносимой голубизной меч в ножны. Встал на одно колено. Положил правую руку на грудь. И преклонил голову.
– Мир вашей земле! ― сказал Дотанагела на обычном варанском наречии. Без всякого Хуммера.
Кони остановились разом, словно бы повинуясь неслышной команде. Остановились, как и шли, ― голова к голове, круп к крупу. Остановились в четырех шагах от Дотанагелы. Смрад, исходящий от их опаленной шерсти и плоти, стал почти невыносим. Эгин боролся с тошнотой. Знахарь, судя по его позеленевшему лицу, ― тоже.
Было очень тихо. Смеги, чье далекое гоготанье и улюлюканье на гребнях скал с какого-то момента стало для Эгина просто незаметным фоном происходящих событий, как рокот морского прибоя и крики птиц, за молкли. Более того ― Эгин с ужасом отметил, что рокот прибоя и крики птиц тоже больше не слышны. Море и птицы, надо полагать, исчезли из того измененного мира надъестественных коней, с которым сейчас соприкоснулись варанцы. И в повисшей тишине прозвучали слова ответа:
– Не мир и не война тебе, человек Варана. Тебе вопрос.
Нет, кони молчали. В этом Эгин не сомневался. Они определенно молчали, хотя бы уже потому, что сквозь их плотно сцепленные зубы вырывалось едва слышное и все же вполне нормальное конское похрапывание. Говорил кто-то другой. Говорил мужчина, судя по голосу, ― немолодой, говорил на чистом, но каком-то омертвелом варанском языке. Впрочем, вопрос, заданный невидимым собеседником Дотанагелы, был вполне осмысленным и живым.
– Кто ты, кто твои спутники и в чем ваши упования?
Никаких угроз, никаких «съем твою душу» или «изопью твоей змеиной крови». И от этого становилось только страшнее. Потому что Дотанагела и не думал подыматься с колен. Потому что Дотанагела с очевидным трудом заставил себя поднять взор прямо на центрального коня и ответил:
– Мое истинное имя Дотанагела, я пар-арценц Опоры Писаний. В Варане я приговорен к умерщвлению, что относится и ко всем моим спутникам. Все они ― беглые офицеры Свода Равновесия либо воины из Отдельного морского отряда «Голубой Лосось». Все, кроме одной женщины по имени Авор, которая попала в наше общество почти случайно. Наши упования…
Слова пар-арценца были прерваны громким звоном. Откуда-то ― Эгин не заметил, откуда именно, но казалось, что прямо из воздуха, ― под копыта правому коню со звоном просыпались несколько Внутренних Секир. Не узнать их было невозможно. Некоторые жетоны были надорваны, словно бы их отковали не из превосходной стали, а вырезали ножницами из бумаги. Одна Секира потрясла Эгина особенно сильно ― она была скомкана, и на этом бесформенном куске металла отчетливым полукружием надкуса обозначались следы челюсти. По форме ― обычной человеческой челюсти.
– Свод Равновесия…
Этот голос был другим. Более зловещим и более молодым. И прозвучал он несколько правее первого. Потом над выброшенными Секирами перекатился короткий смешок, и шутник пояснил:
– Свод Равновесия ― хорошо. Значит, у вас достанет колдовского железа, чтобы насытить мой опустевший сарнод надолго.
Прежде чем Эгин успел понять смысл его слов, Внутренние Секиры были закручены невидимым вихрем, подброшены вверх и исчезли в той же пустоте, из которой минуту назад появились.
– Фарах, говорю я! ― укоризненно прикрикнул первый голос и благосклонно сказал:
– Продолжай, Дотанагела, пар-арценц Опоры Писаний. Продолжай, пока твои глаза не обратятся золотистой слюдой.
Эгин чувствовал, что от слов Дотанагелы сейчас зависит очень многое. Возможно, их жизни. Возможно ― нечто большее, и об этом «нечто большем» Эгину было даже страшно помыслить.
И Дотанагела продолжал говорить. Он говорил, похоже, правду, и только правду. Он говорил даже то, о чем Эгин и слыхом не слыхивал ни в разговорах за столом в кают-компании «Зерцала Огня», ни от Иланафа, ни от Самеллана.
