Пол Андерсон - Дахут, дочь короля
Будик сидел с Корентином один, в комнате позади церкви, что была предназначена для епископа. Единственная лампа вырывала из тени скудную мебель. Стучали ставни; дождь рвал их со свистом. Внутрь вползал холод. Корентин, казалось, его не замечал, хотя его ряса была изношена, а ноги без чулок в поношенных сандалиях. Световые блики мерцали на сбритых бровях, крутом носу и подбородке, глазные впадины, наполнение мраком, были так же глубоки, как и впадины на щеках.
— И что тогда? — спросил он.
Солдат пришел в поисках духовной помощи. Корентин пообещал ее ему, но сначала хотел послушать о том, что приговорил недавний Совет. Уже несколько человек ему рассказывали — однако не до конца, а Будик везде присутствовал в качестве королевского охранника.
— Что же, сэр, больше рассказывать нечего. Капитана Лера, который не отведет оппозицию, их слова вошли в хронику. Королева Ланарвилис, говорившая от имени галликен, сказала, что они будут хранить в обществе молчание об исходе свадьбы, из-за сегодняшней обстановки. В целом Совет провалил недоверие королю, то меньшее, чего хотели рьяные язычники. Но и не одобрил его действия. Вместо этого в документ вошла молитва, молитва о совете и сострадании богов. Он заявил о поддержке Грациллония в политике, особенно в его делах с Римом. Таков был конец заседания. Обычно они рассматривают другие дела, вы знаете, общественные работы, налоги, изменения в законах, которых добивается та или иная фракция, — но все это казалось неважным. Это может подождать до солнцестояния, когда каждый будет лучше знать, на каком свете он находится.
Корентин кивнул.
— Спасибо. Могу сказать, что на этой стадии Грациллоний добился того, на что больше всего рассчитывал. Дальше ему поможет Господь. — Он смягчил тон. — Я денно и нощно молюсь о просветлении. Но иногда — иногда я на самом деле не молюсь, потому что не пристало смертным спрашивать о путях Господних, но я мечтаю о месте не на небесах и не в аду, а о подходящем месте для таких, как Грациллоний, которые слышат Слово и не верят ему, но остаются честными.
Голос Будика прервал священника:
— Благословит его Господь — за его терпимость. Он не должен жениться на Дахут, Бог не должен позволить ему сотворить с ней такое, но что тогда с девочкой станет? Отец, вот почему я здесь, я разрываюсь…
Корентин поднял руку.
— Перестань! Тихо! — Приказ прозвучал жестко, словно стальной трос, которым привязывают корабль при погрузке. Будик сглотнул и задрожал. Некоторое время слышно было лишь шторм. Корентин выпрямился во всю свою узловатую длину и маячил на фоне потолка, воздев руки и лицо кверху, закрыв глаза. Вдруг он открыл их, взглянул вниз на Будика, сказал:
— Следуй за мной, — и вышел за дверь. Сбитый с толку легионер послушался. Корентин вывел его на опустевший Форум. Дождь хлестал и образовывал ручейки. Голосил ветер. Наступали сумерки. Корентин так быстро шагал, что Будик едва поспевал за ним.
— Что, что это, сэр? Куда мы бежим? Корентин стремился вперед. Сквозь шум его ответ едва был слышен.
— Корабль потерпел крушение. На борту женщины и дети. У нас нет времени собирать отряд спасателей, пока он не раскололся. Но видение не станет являться мне напрасно.
Будик вспомнил одну ночь у себя дома, услышанные откуда-то рассказы. Однако он должен был воскликнуть:
— Что могут сделать двое мужчин? Ворота заперты. Док на Причале Скоттов.
— Слишком далеко. Слишком медленно. — И Корентин повернул в сущности не на юг, а на север от дороги Тараниса. — Бог поможет. Теперь береги дыхание, сын мой. Оно тебе понадобится.
Дома знати с множеством комнат, особняки состоятельных людей они миновали быстро. В слабеющем свете неясные очертания скульптур по сторонам аллеи, тюлень, на хвосте у которого балансирует дельфин, лев и лошадь с рыбьим хвостом — площадь Эпоны, мимолетный взгляд на статую всадника — Северные ворота, зубчатые стены башен Сестер как обнаженные клыки на невидимых небесах — вода, бушующая меж скал под мостом, — короткая дорога, взбиравшаяся на мыс Ванис, пересекавшая Редонскую, — серый торговый путь, обрамленный незащищенной от дождя и ветра землей и кустами, где не бывало ни людей, ни зверей, здесь и там виден менгир или дольмен — у края мыса, где дорога сворачивает на восток, пятно в темноте, надгробие.
Корентин вел по тропе к бывшей береговой станции. Будик спотыкался поспешая следом, промокший, стуча зубами, скользя и застревая ногами в слякоти. Прибой бился о пристань, подтачивая ее год за годом. Под утесами лежала густая мгла, бесформенные руины. Будик зацепился за обломок, упал, содрал колено.
— Отец, я не вижу, — завопил он.
В поднятой правой руке Корентина, на кончиках пальцев, появился световой шар. Он был похож на призрачный свет, что порой можно видеть на конце нок-реи, но яркий и отчетливый. В его лучах Будик нащупал судовую шлюпку, ударяющуюся об остатки палубы. Должно быть, у нее был сломан носовой фалинь или ее смыло с берега, где она лежала, и теперь приплыла сюда. На днище в хлюпающей воде болтались три-четыре весла.
Корентин поманил за собой. Будик смог лишь еле ползти вперед, в корпус, на серединную банку. Корентин взобрался на корму и выпрямился.
— Греби; — сказал он мягко, но голос его был слышен четко, как в предрассветном сне.
Да и Будик тоже был словно во сне, кладя промеж уключин пару весел и наваливаясь на них. Даже в спокойствии смерти человек в одиночку не станет пытаться сделать с лодкой такого размера больше, чем просто заставить ее медленно плыть. Для него грести в морях наподобие этого, в зубы ветру, было за гранью безумия. Корпус поддавался вперед лишь тогда, когда Будик всем телом наваливался на весла. Лодка взбиралась на валы до самых гребней и ныряла по их спине как кошка на охоте. Корентин легко удерживал равновесие. Держа в правой руке призрачный фонарь, а левой указывая путь.
Из-за ночи мир ослеп. Впереди колебался одинокий огонь.
Наконец, наконец он высветил свою цель. На рифе прочно лежало небольшое судно каких-то тридцати футов, держась на выступах, на которые напоролось. Волны с шумом разбивались о скалу. Они ломали шпангоуты корабля, отклоняя их. Сквозь рев прибоя и завывания ветра слышны были стоны и треск. Людям на борту уже не осталось прибежища, за исключением секции посередине корабля. Они ухватились за обломок мачты, спутанный клубок снастей.
Будик разглядел, что это яхта. Пара суффетов, должно быть, праздновала окончание Совета, вывезя свои семьи в дневной круиз; все исанцы считают себя хорошими знатоками моря. Буря застигла их врасплох.
Хотя сам он не был моряком, он бывал на воде довольно часто, чтобы приобрести некоторый навык. Их лодка сейчас будет брошена на риф. Он увертывался и держал суденышко прямо, словно это был ялик на озере с умеренной рябью.
