Нина Хоффман - За гранью снов
— А где Мэтт? — спросила Сюди.
— Ей нужно выполнить поручение, — ответил Эдмунд.
Дом продолжил объяснять ей.
— Та женщина — это образ, который ты дала мне и который я сложил из воспоминаний других людей, которых я узнал. Мне он очень нравится.
— Понятно.
— Можно мне взглянуть, что вы обнаружили в своем путешествии?
Мэтт беззвучно вздохнула и сказала:
— Давай.
Она погрузилась в свои воспоминания и заново прожила эти два с половиной дня. А дом молча наблюдал. Когда она закончила, ей показалось, что прошло еще два дня, но люди были все еще в кухне, и Эдмунд все так же стоял, прислонившись к стене.
Сюди заварила чай, дотронулась до стены и попросила, чтобы к их приходу мебель в гостиной была готова. Дом обставил гостиную так, какой она была, когда Натан в ней жил: стулья с витыми ножками, оттоманки, маленькие столики с вазочками и безделушками, арфа, пианино, картины на стенах, канделябры над камином. Мэтт почувствовала шаги, когда все переходили из кухни в гостиную.
— Спасибо, Мэтт, — сказал ей дом. — Ты хочешь выйти сейчас?
Находиться внутри дома было странно и уютно. У Мэтт было такое ощущение, что здесь, внутри этого пурпурного бассейна энергии, ей ничего не страшно. Здесь можно было думать о чем угодно, чувствовать, а решения будет принимать кто-то другой. Ее хранитель.
Ей же вообще не нужен хранитель, правда? В принципе, нет.
— Я готова выйти, — сказала она.
Дом выпустил ее на кухню, отпуская помаленьку. Она отделилась от стены и мягко, чтобы не было синяков ни у нее, ни у дома, разорвала их связь. Наконец, она сама шагнула вперед и взглянула на себя.
— Эй, это не мои волосы, — возмутилась она.
По ее плечам ниспадали длинные, светло-каштановые волосы до пояса. Голубые джинсы и зеленая рубашка, которые она надела с утра, стали бирюзовыми, а ее армейские ботинки превратились в кожаные английские сапоги по колено для верховой езды.
— И одежда не та. Как ты мог забыть?
— Извини, — сказал дом.
— Ты можешь сделать мне стрижку? — спросила Мэтт, прижимая ладони к стене.
Сначала она чувствовала только твердое дерево. Она надавила сильнее, и напряжение поверхности исчезло. Она снова слилась со стеной.
— Представь, как ты выглядишь, — велел ей дом.
— Я не знаю, как я выгляжу.
— Тогда представь, как ты хочешь выглядеть, какими должны быть твои волосы, одежда.
— Мне понравились эти сапожки, у меня таких никогда не было.
— Они принадлежали кому-то, кто жил здесь много лет назад. Я забыл отметить, в чем ты была, когда вошла внутрь меня.
— Да одежда-то мне нравится, но я не ношу такие яркие цвета. Да и волосы вроде бы ничего, но мне с ними как-то непривычно. Я сейчас не готова ко всем этим переменам. Я хочу свою обычную стрижку. — На самом деле она не стриглась уже месяца два, и волосы порядком отросли, но поскольку они еще не лезли в глаза, она их и не трогала.
— Представь себе, чего ты хочешь, — снова повторил дом.
Мэтт подумала о своей прическе, одежде, ботинках. Через минуту дом легонько вытолкнул ее обратно на кухню. На ней все еще были сапожки для верховой езды и одежда странного цвета, хотя уже не столь ослепительно-лазурного. Волос ей уже было не видно. Она подняла руку и нащупала короткую стрижку.
— Спасибо, — сказала она. — Все это так странно. А если бы я захотела стать повыше ростом, или потолще, или рыжеволосой? А что, если бы я представила себя абсолютно другим человеком?
— Такое вполне могло быть, — ответил дом.
— Потрясающе!
В кухню вошел Эдмунд.
— Мэтт, все в порядке? — спросил он.
— Думаю, да. — Она посмотрела на свои руки, потом пощупала грудь, живот, ноги. — Я хорошо выгляжу? — спросила она, ощупывая свое лицо. Раньше она не особо задумывалась о лице и не рассматривала его. Вдруг она его сейчас неправильно представила? Дом бы этого сам не почувствовал. Он не разбирался в том, как должны выглядеть вещи и люди.
Если не считать того, что он знал от Натана. И от Джулио, и от Мэтт, и еще то, что он узнавал из снов.
— Ты выглядишь прекрасно, — сказал Эдмунд.
— И с лицом все в порядке?
— Оно красивое. — Он подошел и взял ее лицо в ладони.
— Это не так.
— Оно очень красивое. И ты выглядишь отлично.
— Правда? Ты уверен? Минуту назад у меня были длинные волосы. Мне пришлось снова зайти и выйти. Если ты соберешься слиться с домом, посмотри сначала хорошенько на себя, чтобы запомнить, каким ты должен выйти обратно. Видишь эти ботинки?
Он наклонился, чтобы получше рассмотреть их.
— Дом забыл, какие ботинки были на мне, и дал мне вот эти.
— Но ты-то свои ботинки хорошо знаешь, — сказал он. — Ты должна помнить каждую их складочку.
— Мне эти больше понравились. — Мэтт стала мучить совесть. Она уже давно носила те армейские ботинки, и они ей верно служили все это время. Как она могла променять их на другие?
Можно ли получить их назад? Будут ли они, как прежде? Из чего сделаны эти новые, и куда делись те?
Куда делась та прежняя Мэтт?
Из чего теперь сделана она?
Мэтт в страхе схватилась за плечо Эдмунда. Он выпрямился, посмотрел ей в лицо и крепко обнял. Она поцеловала его и спросила:
— Я — это я? Я все такая же?
Вкус ее был прежним: смесь полыни, дикой природы, дыма, и к этому теперь примешивался еще и аромат чая.
— У меня прежний вкус? — мысленно обратилась она к нему.
— Да. — Его внутренний голос был очень музыкальным, каким иногда бывал и настоящий голос, ярким, поющим, серебристым.
— Ты уверен?
— Уверен.
Она постояла еще немного, прижавшись к нему, потом освободилась от объятий. — Ты когда-нибудь бывал внутри дома?
Он покачал головой.
— А Джулио бывал, — продолжила она. — Именно поэтому дому удалось заставить меня думать, что я — это он. Это так странно, Эдмунд. Я уже не понимаю, где я, а где не я.
— Ты хочешь уехать?
— Нет!
— Кто это говорит? Ты или дом?
— Что?
— Дом теперь преследует тебя, как призрак, ведь так?
Мэтт засмеялась. Но поняв, что он не шутит, сказала:
— Видимо, да.
— Так ты в трезвом уме говоришь, что не хочешь уезжать? Или это сказал дом? Мэтт, ты уверена, что тебе не опасно оставаться здесь? Может быть, поговорим об этом в другом месте?
Она взяла его за руку и повела к выходу. Дверь перед ними широко распахнулась. Они прошли через двор, дальше по улице, пока не оказались за пределами владений дома.
Они сидели на чужом газоне, взявшись за руки.
— Я все равно не уверена, что я — это я, — сказала Мэтт, — потому что дом теперь все время присутствует во мне.
