Андрей Раевский - Конец игры
Старик открыл было рот, чтобы продолжить свою тираду, но в эту минуту на площадке под приветственные возгласы слушателей появился ещё один участник диспута — крепкого телосложения человек, задрапированный в белоснежный франтоватый плащ с золотыми застёжками и чёрной бархатной каймой.
— А! Почтеннейший Мелварст! — приветствовал нового оппонента старик. — Какими откровениями ты удивишь нас сегодня?
— Скажи, скажи что-нибудь из своих изречений! — раздались подзадоривающие возгласы публики.
Мелварст на секунду застыл, изображая вдохновенную работу мысли. затем воздел руку к небу и театральным голосом изрёк: "Я знаю всё!…" И, выждав эффектную паузу, добавил: "Но ничего не понимаю!"
Публика ответила восторженными смешками.
— Блистательно! — воскликнул первый оратор. — Это стоит записать!
— Это всё пустяки… — заговорил Мелварст, — сегодня я привёл к вам человека поистине удивительного! Я беседую с ним уже второй день, и чем дальше, тем больше я убеждаюсь, что действительно ничего не понимаю.
С этими словами он нырнул в ряды слушателей и вернулся, держа за руку Анмиста.
— Вот!… Вот этот человек высказывает суждения столь необычные и поразительные, что… впрочем, я ещё не спросил его, желает ли он участвовать в наших беседах.
— Так какова же, по-твоему, природа человека — добрая или злая? — обратился к Анмисту старик, вновь опершись на палку.
Гембра, которая почти незаметно для себя протиснулась вперёд к самому краю площадки, с интересом разглядывала приведённого Мелварстом человека. В отличие от завсегдатаев ораторской площадки, в нём не было ничего театрального и забавно напыщенного. Но в нём чувствовалась та недюжинная сила, которая не нуждается ни в самодовольстве, ни в самолюбовании. Этим он напомнил ей Сфагама, и она сосредоточенно вытянула голову, стараясь не пропустить ни одного слова.
— Природа человека склонна к самообману, — ровным негромким голосом начал Анмист. — Однажды проснувшись, она строит всё новые и новые иллюзии, через преодоление которых она только и может проявиться. Добро и зло — одна из таких иллюзий.
— Ага! Вот это интересно! — воскликнул старик, возбуждённо вскидывая вверх свою палку. — Выходит, ты согласен с тем, что высшая цель человека состоит в осуществлении своей истинной природы?
— Потому-то эта цель и недостижима.
— Неужели человек действительно не в силах постичь и осуществить свою подлинную природу? — вступил в разговор первый оратор, собрав в кулак свою чёрную бороду. — Сдаётся мне, ты сам так не думаешь, а без искренности истина никогда не откроет своего лика.
— Прежде чем сказать что-нибудь искренне, следует трижды подумать, ибо искренность есть неспособность скрывать свои пороки. И, таким образом, искренность — это отсутствие сострадания к себе, — невозмутимо ответил Анмист.
— Ха! Вы слышали? — сценически взмахнул рукой Мелварст. — Но ведь без искренности действительно нельзя достичь правды!
— Правда — самый страшный вид клеветы.
— Прекрасно! А что скажешь ты на то, что лесть — это искусство рабов?
— … Рождающее свои шедевры.
— А разве не стоит. довольствуясь настоящим, стремиться к лучшему? — подхватил старик эстафету вопросов, уже явно теряющих единую тему.
— Следует надеяться на лучшее и готовиться к худшему.
— Пока сердце желает, ум мечтает… — вступил чернобородый.
— А жизнь уходит, — добавил Анмист.
— Но планы — это мечты мудрых, — вновь вступил старик.
— Верно. Дураки мечтают без планов, — последовал ответ.
— Дураки, как правило, чрезвычайно любят самих себя, а потому особенно зависимы от чужого мнения.
— Чужое мнение неистинно уже потому, что оно чужое.
— А что скажешь ты на то, что человек есть животное, наделённое чувством стыда?
— … И потому вечно несчастное.
— Нужда хитрее мудреца, — бросил реплику кто-то из публики.
— А мудрец и не бывает хитрым… к своему несчастью, — не поворачивая головы, парировал Анмист.
— Но ведь честность — лучшая политика, не так ли? — спросил Мелварст.
— Так, но политика — не лучшая разновидность честности.
— А нищета, — наставительно поднял палец вверх старик, — это есть не что иное, как умеренность во всём.
— Когда тебя умеряют другие.
Это высказывание Анмиста отозвалось дружным одобрительным смехом слушателей.
— Но истинное милосердие, — возвысил голос Мелварст, — это то, что начинается с самого себя.
— И, как правило, там же и кончается.
Новая волна смешков перекрыла слова ораторов, хотя те, не сговариваясь, стали говорить все одновременно.
— И всё таки… всё-таки, — прорвался к вниманию публики возбуждённый голос Мелварста, — ведь не станешь же ты возражать, что тоску и рутину обыденной жизни можно победить только благородством божественной веры?
— …С её собственной тоской и рутиной, — немного утомлённым голосом ответил Анмист, глядя поверх голов в дальний край площади, где стройная процессия пышно разодетых жрецов спускалась с лестницы навстречу пёстрой и бесформенной толпе паломников.
— И довольно на сегодня разговоров, — добавил он, выходя за край площадки.
Не обращая внимания на сопровождающие его заинтересованные взгляды, Анмист направился прочь. Ораторы ещё пытались продолжить свой диспут, но большая часть публики стала расходиться. В некоторой растерянности отошла в сторону и Гембра, продолжая смотреть в спину уходящему незнакомцу. Его стройная фигура вот-вот готова была раствориться в необъятных просторах площади. Неожиданно резко для самой себя Гембра сорвалась с места и нагнала его.
— Послушай… — сбивчиво начала она, совершенно не представляя, своих дальнейших слов, но, твёрдо зная, что ей ОБЯЗАТЕЛЬНО НУЖНО С НИМ ПОГОВОРИТЬ. — Послушай, ты очень необычно отвечал на их вопросы… И… ну и поэтому…
В глазах незнакомца отразилась смесь лёгкой скуки и столь же лёгкой заинтересованности.
— И ты ведь не столичный житель, иначе они бы давно тебя знали, — удалось наконец Гембре вырулить на сколь-нибудь осмысленное начало разговора.
— Да, я приехал недавно… По делам. Ну и что с того?
— Да ничего… Так… Просто твои речи напомнили мне одного человека…
Анмист пожал плечами.
— Бывает, что люди чем-то похожи. Говорят, что у каждого человека обязательно есть даже двойник. — Голос Анмиста был несколько вял, но глаза его при этом внимательно разглядывали Гембру. — Наверное, и я на кого-нибудь похож — куда денешься. — Слегка кивнув головой в знак окончания разговора, он двинулся дальше, но, сделав несколько шагов, быстро развернулся и подошёл к продолжавшей стоять на месте Гембре.
