Сергей Костин - Охотник за бабочками
Рассказывает Кузьмич.
— У старшего братца твоего в апартаментах черт знает что твориться. Сам не видел, врать не стану, а дворецкие вот что сообщили. Его мегера по этажам скачет, всем Бемби морды набила. Потому, как тоже чеки не принимают. Она штуку какую-то из своей «ФАЗЫ» выписала. Кричит, то, что надо. Самый, что ни наесть «каравай». Оплатить не получается. Груз сейчас на околоземной орбите таможня маринует. Добро свое таможенное не дают. Говорят, что за державу Земную им обидно. Вениамин? В саду пьет и к себе на этаж показываться не желает. По непроверенным данным, заслуживающих, впрочем, особого уважения, тетка эта старая его того…
Кузьмич неприлично хихикает. Я одергиваю его крылья и прошу продолжать.
— Во-от. А по сообщению источника «игрек» следует, что Жорка, средний твой, также в весьма большом затруднении. Он как своей железяке вчера сообщил что требуется, так сразу и началось. Железяка твердо сказала «сделаю» и пошла делать. Так до сих пор и идет. Неизвестно куда и неизвестно зачем. В час по три шага. Жорка поначалу пытался ее на руках тащить. Побыстрее что бы. Слабоват оказался. А на помощь постороннюю дворецкие не соглашаются. Говорят, де юре, де факто. Против правил, стало быть. Жорка поначалу ругался сильно, а сейчас усмирел. Вместе с Вениамином сидит. Там же. В саду. А у нас как?
У нас? А у нас вот так и есть. Куколка-то наша, после содержательного разговора ночного, и меня, и Кузьмича, и даже дворецкого из павильона своего в зашей вытолкала. Даже одеяло не успел забрать. А на прощание сказала, что бы утром только приходили. За товаром готовым.
— А ты, командир, помнишь, как она? С усмешечкой такой! С издевочкой! Придете утром, говорит, а то по вечерам у мужиков и тараканов мозги ни хрена не варят. А утром, как только прояснение в мозгах наступит, так и приходите. И люди, и тараканы. Кто таракан? Я таракан? Никакого уважения. У тебя мозги-то прояснились?
Проясняться тут. В цеху по производству мороженого шумно, а в морозилке холодно. Без одеяла то. И не выспался, и не согрелся. Кузьмич хоть под мышкой моей пристроился, даже орал что жарко шибко.
— Пошли, что ли? — как кости-то болят. Больше никогда. Ни в жизнь. Не спать на полу и на сквозняке.
— Пойдем, — согласился Кузьмич.
И мы направились на свой этаж. Что бы лицезреть нечто, именуемое «караваем» и отдать утреннее уважение куколке.
Уже у выхода на этаж я почувствовал, что на моей территории творится неладное. В коридоре, прямо на гранитных плитах пола валялось несколько дворецких. Нет, не сломанных. И не валялось. Они просто лежали и не хотели двигаться. А в десяти их оптических глазах, (или глазах? Кузьмич тоже не знает, как правильно)… В глазах, повторюсь, никакого уважения к человеку. Когда я попытался растолкать одного Бемби, он послал меня подальше и заявил, что ныне вышел декрет, кто кому должен, на то поставлен крест. Вот так странно и выразился.
— Не иначе куколка наша в мозгах у них поковырялась, — высказал предположение Кузьмич. Отмечу, что в дальнейшем, он прав и оказался.
Приоткрыв двери в оранжерею, а именно в уютный садик, который был специально предназначен для куколки, мы увидели довольно странную картину. Я сказал «странную»? Я не прав. Это была самая фантастичная картина, которую я смог лицезреть в своей жизни.
Некоторую часть павильона занимало некое сферическое сооружение. Приплюснутый в полюсах шар, стенки которого сплетены из мельчайшей паутины. Может и не паутины, но лично у меня сложилось именно такое мнение. Внутри этого огромного шара все вспыхивает, грохочет, мерцает. А к шару к этому, выстроилась очередь из дворецких. Штук двадцать я насчитал. Висят в общей очереди, не рыпаются.
Да я в жизни столько много дворецких зараз не встречал. Они ж друг друга на микросхему не переносят. Взрываются моментально. А тут, как миленькие. И по одному в паутинистый кокон залетают.
А чуть в стороне, и ниже соответственно, из кокона тоже вылетают дворецкие. Но, какие-то странные. Наполовину разобранные, некоторые без локаторов и антенн. И приказы, как ни ори, выполнять отказываются.
Значит правда Кузьмичевская. Переделывает она их.
— Это ж, сколько она брюликов на металлолом пустила? — прошептал Кузьмич, который наблюдал за всем этим беспределом открыв рот.
— А помнишь, ты ее как-то шилом колол? Вот и докололся, испортил характер.
— А ты ее целовал, — не остался в долгу бабочек, — А осталась бы не целованная, так бы и звенела по утрам вместо будильника.
— А ты у нее камушки зажилить хотел. А из-за этого у кого угодно злость наступит.
— А кто с ней в корабле миловался. «Я скучаю! Я страдаю!», вот волю ей и дал.
Мы могли бы и дальше, долго и красочно обвинять друг друга в том, что произошло. И неважно, была ли в данном случае хоть чья-то вина, или нет. Главное мы имели, то, что имели. Странность в оранжерее, и мою больную, после вчерашнего пожатия, ладонь.
Мерцание и скрежет в шарике стихли, дворецкие, словно по команде разбежались в разные стороны, оставляя нас наедине с неизвестным.
— Глаза закройте, — послышался голос куколки. Язык не поворачивается назвать ее этим ужасным — «Ляпушка».
Я быстро прикрыл глаза. Кузьмич не успел. Он любопытный, хотел взглянуть на то, что его не касалось и досмотрелся.
Невыносимая, даже для моих сомкнутых глаз вспышка, и все. Кузьмич, потеряв ориентацию в пространстве, заходит в крутом штопоре и со страшным воем врезается в пол. Я слышу только характерное шмяканье, но ничем помочь не могу. Сам чуть сознание не теряю.
— Все. Открывайте. И принимайте свой «ка-ра-вай».
Я разжал глаза, открыл рот, чтобы поздороваться для начала, и так и остался с открытым ртом.
— Это что? — Кузьмич, придерживая нижние веки двумя пальцами, удивленно взирал на то, на что смотрел и я.
— Что просили, то и сделала, — ответила за меня куколка, перебрала по ветке лапками и отвернулась.
— Это каравай? — теперь Кузьмич удерживал веки четырьмя пальцами и недоуменно посматривал то на меня, то на предмет, изготовленный куколкой, — Тот самый, по образу и подобию? Чудно.
Так называемый каравай представлял собой металлическую конструкцию. В поперечнике и в высоту имел стандартный земной метр. Из граней куба выпирало и торчало то, что некогда составляло внутренности дворецких. Антенки всякие, локаторы, линзы, лампочки, датчики и прочая электроника. Весь этот склад запчастей был собран посредством заклепок, кривых сварных швов, болтов и местами скручен проволокой и перемотан изолентой.
Если это и был каравай, то это был самый необычный каравай за всю мою жизнь.
