Петр Верещагин - Испытание Тьмой
– Где мы? – наконец говорит он.
– Это остров, куда еще не добирался ни один корабль. Его иногда называют Островом Шести Бурь.
– Почему это вдруг «не добирался»? Один из предков моего рода, сын Рауда Кривого Гейредд по прозвищу Ворон, не только бросил тут якорь, но и прожил некоторое время…
У тебя от удивления едва не отвисает челюсть. Вот так так! Значит, Хравн некогда оставил потомство? И Эйрик – дальний родственник того, кому ты обязан выбором своего собственного Пути? Интересное совпадение (опять это слово!)…
Но тогда возникает отличный кандидат на роль настоящего учителя Сына Воды. Наставником ты еще можешь считаться, учителем или воспитателем – ни за что. Тут требуется талант из совсем иной области, в которой ты никогда не работал (и не стремился)…
Идем, молча говоришь ты и направляешься к входу в пещеру-цитадель, по сей день скрытую чарами Хравна. Зная, где проходит завеса, ты без труда проделываешь в ней проход и, пропустив Эйрика вперед, замыкаешь заклятье, попутно добавив ему сил – кто знает, сколько еще этой пещере лучше оставаться закрытой?
– Что это? – спрашивает мальчишка.
– Обитель твоего предка, – говоришь ты.
– Но откуда…
Он не успевает закончить – в воздухе появляется призрак седобородого воина, и ты убеждаешься в том, что Эйрик и Гейредд-Хравн действительно родственники. Сходство видно даже теперь, когда одному едва дюжина зим, а второму – более трехсот, причем последние сто тридцать с лишним он провел в виде призрака, не желающего (или не способного) присоединиться к своим «собратьям» в Нави.
«Благодарю тебя, Акинак, – медленно кланяется Ворон, – это даже больше того, на что я надеялся.»
«Я не ради тебя на это иду.»
«Это неважно. Я сделаю то, что нужно сделать; теперь, когда ты добавил мне мощи и уверенности в победе, защита будет работать в полную силу. Только не скрывайся от наблюдения.»
«Мне этого и не нужно, – усмехаешься ты, – надо же попробовать заполучить хотя бы часть той награды, которую обещали в Преисподней за мою голову.»
«Удачи», – ухмыляется Хравн в ответ.
Тем временем Эйрик, преодолев шок от встречи с призраком собственного прапра… в общем, пращура, занимается осмотром пещеры. И конечно же не пропускает торчащей из каменного пола двусторонней секиры. Взявшись обеими руками за топорище, он вначале просто тянет, потом, обозлившись, делает рывок – и камень с протяжным чмоканьем отпускает оружие.
– Сим топором он будет править! – восклицает хор голосов.
Ни Эйрик, ни ты не видите говорящих. Хравн по-прежнему усмехается, словно знает нечто, неведомое прочим.
Ты пожимаешь плечами: ну да, Эйрик – это ein-rik, единый вождь; и у северян действительно есть какая-то легенда о том, что в один прекрасный день придет великий король и объединит под своей властью Нор-Эгр, Свеарики и Данмерк.[34] Однако как сможет править тот, кто умрет через семь с небольшим лет, под конец Черного Рассвета?
Впрочем, это уже не твоя забота. Эйрик теперь – ученик Хравна и «принадлежит» ему.
А тебе следует заняться основным этапом подготовки Битвы Черного Рассвета – и то, давно пора! Попробовать разыскать союзников и разладить альянсы Врага, заставить Его незримых соглядатаев поверить в твою неспособность оказать серьезное сопротивление. Наконец, проследить, чтобы устои мироздания, изрядно подточенные стараниями многих Посвященных (увы, включая и тебя самого), не рухнули до окончания этого сражения.
Ты иронически усмехаешься: это ведь и называется в официальных источниках «поддержанием Равновесия». Ну кто из знающих тебя мог бы предположить, что ты САМ нацепишь маску и возьмешь скипетр Миродержца, став этаким Хранителем Земли?
Упрямый, с холодным сердцем,
Назад дорогу забудь!
Отважные, гордые души,
Благословен ваш путь!
Энн Маккефри «Полет дракона»Чужой сон. Мир четырех стихий
Сон – призрак. Мечта – химера.
Но в сумрачных их кострах
Ты видишь Златые Двери
И Путь, что забыт в веках.
Навь.
Клубящиеся в тумане Нереальности образы, символы и Знаки не говорят на человеческих наречиях, если вообще говорят, в чем имеются большие сомнения.
Но если прислушаться, можно кое-что разобрать.
Хотя нам, уязвимым для соблазнов и козней Нави, и не стоило бы этого делать…
Зрячему нечего делать во тьме,
слепому не нужен свет.
Лишь саламандра живет в огне,
другому там места нет.
Но и стихиям нужен порой
отдых от ратных дел —
Даже у тех, кто рожден Игрой,
есть право на свой удел.
Ритмы рождают цвета.
Цвета гасят звуки.
Звуки исчезают вместе со знаками.
Знаки скрывают истину.
Которой не существует – по крайней мере, для нас, живущих одновременно в Реальности плоти и Нереальности разума.
Коль цель недоступна, а время идет
и мир у последней черты,
Возможно, Спаситель еще придет
и наши спасет мечты —
Но в вере нет силы, и те, кто молят:
«Спаси нас, Всеблагий Господь!»,
Привыкнув, покорный свой, робкий взгляд
вонзают в пучину вод.
Туман окрашивается кровью.
Горячие алые капли прокладывают узкую тропинку к Черному Трону, на котором возлежит Венец Власти, полыхающий тем же алым огнем.
Власть – иллюзия.
Но здесь, в мире сна, лишь иллюзия обладает реальной мощью. Все прочее – не более чем миф.
Впрочем, мифы здесь также имеют немалую силу…
Нет в мире богов. Лишь один, Человек.
Прошедший сквозь Явь и Навь,
Не смог он продолжить короткий свой век,
не потеряв своих прав.
Никто не забыт. В паутине веков
остались Его имена.
И звонкое эхо исчезнувших Слов
земля поглотить не должна.
Воздух становится смертельно холодным. Туман обращается в скопище острейших ледяных иголок. Мы находимся здесь не во плоти, и только потому живы.
Впрочем, о самом наличии жизни в Нави – разговор особый.
Ибо Навь живет только во сне.
А поскольку смерть есть вечный сон, Навь живет и в смерти. Вечно. И умирает при пробуждении. Навек.
Не потому ли в ней нет ничего постоянного?
Скрывая свой Путь от себя самого,
скользя в скорбной северной тьме,
Посланец Судьбы ветер прошлых эпох
несет в своем сумрачном сне.
Сквозь стены сомнений и свет дальних стран
летит его строгий взгляд.
Он рвется вперед. Это долг – не Игра,
и даже не рунный расклад…
Огонь с шипением гаснет под струями воды.
Вода всасывается в трещины земли и бесследно исчезает, оставляя мрачную сухую пустыню.
Ветер, вечно завывая над бесплодной землей, медленно обращает в уносимую вдаль пыль самые незыблемые скалы.
