Дарья Кузнецова - История первого дракона
— Зубы подбери, — рыкнула на него Лу. — Пока они ещё есть. Где этот [цензура], молнию ему в задницу?
— Который именно? — осторожно уточнил Рем. Что характерно, улыбку с лица он послушно стёр.
— Стерх, — зыркнув исподлобья, Лу подошла к штурвалу, от которого капитан корабля без слов отодвинулся. Тонкие загорелые пальцы едва коснулись ручки штурвала, как Элу вздрогнула от киля до кончиков мачт и рванула вперёд с удвоенной скоростью. Рем при всей эльфийской реакции едва успел уцепиться за фальшборт и подхватить меня. На губах глядящей вперёд богини появилась задумчивая полуулыбка.
— Наверное, где-то прячется, как делают все разумные существа на этом корабле, — без тени иронии или насмешки ответил капитан. За что был одарен задумчиво-оценивающим взглядом.
— Не надо так давить на мозги, сестрёнка, — раздался от лестницы голос сероглазого воина. — Я уже заметил, что ты закончила с уборкой и добралась до штурвала.
— Не смей называть меня сестрёнкой, [цензура] безрукая! — прошипела богиня. Однако, в отличие от шамана, Стерх был готов к нападению, поэтому отправленный рыжей сгусток чего-то зеленовато-коричневого безвестно сгинул в морской пучине, а его предполагаемая цель успела занять позицию "упор лёжа".
— Ты, пожалуйста, поаккуратнее, — невозмутимо поднимаясь на ноги, сообщил воин. — Я, если ты не заметила, уже вполне себе смертный. А, учитывая, что я не твой верующий, воскресить меня у тебя вряд ли получится.
— Я не переживу этой трагедии, — фыркнула она. — Какой твой план действий?
— Я бы не хотел это обсуждать вслух.
— Значит, ты тупой [цензура], - богиня, оставив штурвал, подошла вплотную к Стерху, со снисходительным презрением разглядывая мужчину. Как у неё это получалось — для меня, например, загадка, учитывая разницу в росте отнюдь не в её пользу: эльфийская богиня смерти уступала даже моим ста шестидесяти сантиметрам. — Лапшу про пытки оставь этим [цензура] доверчивым. В Хаосе любой из нас вспомнит даже то, что никогда не знал, лишь бы его отпустили — что бог, что смертный. Это во-первых. Во-вторых, любой более-менее вменяемый противник не будет тратить время на всякие глупости, а сразу займётся ей, — она кивнула в мою сторону, — и тогда ты, опять же, вспомнишь даже то, чего не знал, лишь бы её оставили в покое. На свою [цензура] крутизну и [цензура] железные нервы можешь даже не рассчитывать: это ты свои ощущения можешь подавить и игнорировать, а вот когда приходит [цензура] чему-то другому… А, впрочем, что я [цензура] тут вещаю? Это будет выглядеть примерно так.
Я всю свою жизнь наивно полагала, что порог чувствительности к боли у меня весьма высокий. Правда, полагала я это с разумной осторожностью, помня, что всё в мире относительно. Дедушка Эйнштейн, наверное, очень громко икнул на том свете, когда я медленно приходила в себя. Очень, очень медленно, с недоверчивой осторожностью привыкая вновь к этому блаженному ощущению, когда ничего и нигде не болит.
— Всё в порядке, — опознала я прозвучавший надо мной голос эльфа. — Эони, всё прошло, не бойся, — меня потянули куда-то вверх. Только тут я обнаружила, что когда-то успела оказаться на мокрых досках палубы. Поддавшись эльфу, позволила утвердить меня в вертикальном положении.
Дольше всего восстанавливалось зрение, но секунд через десять темнота и головокружение прошли, чёрные мушки разлетелись, и я смогла оглядеться. Состав действующих лиц не изменился, равно как поза и выражение лица эльфийской богини смерти. Только теперь Лу наблюдала Стерха в прямом смысле сверху вниз: сероглазый воин судорожно кашлял, как в последний момент спасённый утопающий, скорчившись на четвереньках у ног богини.
— Наглядно? — ехидно поинтересовалась рыжая. — Или мне повторить?
— Всё-таки, Эо правильно тогда на твой счёт высказалась, — пробормотало уволенное божество, с трудом поднимаясь на ноги.
— Что я [цензура] на всю голову? — она радостно оскалилась. — А чего ты ещё хотел от смерти? Но, согласись, хорошо ведь получилось, наглядно! А твоя девка на меня не в обиде, правда ведь? — взгляд переместился на меня. Я тут же часто-часто закивала. На такую обижаться можно только очень-очень издалека, из хорошо укреплённого бункера, всё остальное опасно для жизни. Стерх тем временем поднялся на ноги, цепляясь за перилла и ощутимо пошатываясь. — Так что вернёмся к началу. Каков твой план действий?
— Добраться до пуповины и восстановить её.
— Тьфу! — Лу смачно сплюнула за борт. — Вот же [цензура]! Как свежо и оригинально! Такой [цензура] [цензура] великий план, конечно же, нужно держать в страшной тайне, чтобы враги не догадались! Утешь меня, ты хоть знаешь, как это делать?
— Я — нет. Дракон — да, — невозмутимо ответил воин.
Богиня смерти несколько секунд пристально и недоверчиво разглядывала его. После чего тяжело вздохнула, махнула рукой и пробурчала себе под нос какую-то фразу на эльфийском. Ругательную, надо полагать.
— А выпендривался! А таинственности развёл! [Цензура] меховая, тоже мне. Даром что блондин, — она пренебрежительно махнула рукой и потеряла к Стерху всякий интерес. О чём я тут же успела пожалеть: богиня подошла к нам.
Впрочем, с её заключением относительно Стерха я была согласна на сто процентов. Вокруг этой фразы, вольной интерпретации хорошо знакомого "будь что будет", он столько таинственности развёл?! Не знаю уж, что там за "меховую [цензура]" Лу помянула, но, наверное, воин именно она и есть. Во всяком случае, лично меня тянет ругаться именно на него, а не на богиню; хотя, казалось бы, мучила меня только что именно она.
— Ладно, ну их на [цензура], - Лу уничижительно посмотрела на Рема, и тот поспешил ретироваться к штурвалу. — Пойдём, подруга, в рубке посидим. Моего [цензура] терпения не хватает на этих [цензура] смотреть, я кого-нибудь точно [цензура] и [цензура] потом. Спорить и возражать я не рискнула.
Если исходить из постулата о том, что искушения придумывает дьявол, а искупления и страдания за них потом происходят во имя бога, то похмелье придумали на небесах. Сколько раскаяния в содеянном, сколько искренних страданий приносит оно мятущимся душам — никакие проповеди рядом не стояли!
Так я это к чему, собственно.
Господи, избави мя, грешную, от этого [цензура] похмелья! Никогда больше не буду пить с ней.
А, стоп. Какое, к лешему, "господи"? Я ж с богиней и надралась.
Ну, значит, с богами никогда пить не буду! Пусть только это мерзкое состояние пройдёт!
— Коль госпожа прекрасная изволит, я помогу ей снять мучительную боль, — хором прогремело с разных сторон. Я застонала, обеими руками хватаясь за голову.
