Антон Карелин - Книга Холмов
Юная красавица глянула на них восхищенно и весело, и показала розовый язычок. От ее беззаботного и дружелюбного лица в голове происходил полный диссонанс, Лисы тяжело дышали, пытаясь преодолеть очарования владычицы, собраться с мыслями и предпринять хоть что-нибудь! Марет отвернулась от них с торжествующей улыбкой, и строго глянула на старосту.
— Чего молчишь? В твоем, с позволения сказать, теле, хоть что-то отозвалось при виде моих красот?
— Без сомненья, госпожа! — затараторил староста. — Твоя краса затмила мне очи, разожгла, ммм, желанье в членах… Твой лебяжий… стан…
— Лжец неверный! — глаза девушки вспыхнули, сузились, она отстранила ласкавших ее холмичей и окинула морщинистое лицо золтыса презрительным взором. — Мой вид не пробудил в тебе желания?! Старость не помеха страстному огню. Изо всех сил стисни чресла, почувствуй огонь в них и вспомни, был ли ты мужчиной хоть в молодости?! — Не особо! — почти фальцетом выкрикнул совсем испуганный староста и на карачках ломанулся вон из горницы, в светлицу, под защиту спрятавшихся там матрон.
А вот Беррик и Бородач стояли к девушке вплотную, тяжело дыша, буравя ее фигурку тяжелыми взорами, словно готовые сорваться с поводков псы. Да и у Ричарда, внезапно заметила Анна, лицо покраснело, а на висках блестели бисеринки пота. Кел смотрел на все это в смятении, а Винсент с испуганной брезгливостью.
— Марет, моя жемчужинка в глубине земляцкой навозной кучи, — мурлыкала девушка, тонкими пальцами поглаживая свои роскошные светлые волосы. — Мы вдоволь наиграемся с этими пташками, которые мнят себя чем-то иным.
Алейна усмирила стучащие зубы и выкрикнула молитву изгнания снова, но и второй яркий луч прошил девушку насквозь.
— А вы настырные. Раскидали моих подданных, — с чувством произнесла красавица. — Что вы вообще себе позволяете?!
— Хмм, может у тебя крыша поехала, за триста пятьдесят лет под Холмом? — хрипло предположил Кел, растягивая секунды, чтоб остальные пришли в себя и сообразили, чего теперь делать. — Бабуся, ты правда считаешь, что тут Лендорф и местные землекопы твои верноподданные? Это Мэннивей, детка.
— Еще и сквернословишь, смерд, — она сладко улыбнулась. — Последний шанс, на колени и смиренно вымаливай, то есть, вылизывай прощение. Иначе умрешь в муках. Хотя, муки-то будут в любом случае, — девушка медленно провела языком по пухлой нижней губе.
— Размечталась, старая грымза, — не моргнув глазом, отпарировал Кел. — Я со старухами не сплю. Надела новое платье, думаешь, оно скроет, какая ты древняя?
— А платьице и правда хорошо, — ответила Марет. — Пора показать его во всей красе.
И медленно потянулась, выгнулась, демонстрируя свое тело, облокотившись о косяк. Легкая ночная сорочка, заранее развязанная и уже примятая усердным Берриком, скользнула с ее плеч на пол, и девушка осталась только в рушнике, обернутом вокруг бедер и едва прикрывавшем самые тайные и желанные ее места. Она стыдливо защитила нежные грудки, сомкнув перед ними локотки, и смотрела на мужчин круглыми голубыми глазами, будучи настолько беззащитной и невинной, насколько это возможно. Взгляд ее говорил извечное: «Вы же не сделаете мне плохого, сильный господин?»
Марет была как раз в том возрасте, когда стройная фигурка уже налилась женственностью, но еще избавлена от малейших излишеств в точеных чертах, как дитя мрамора, с которого отсекли все лишнее. Когда взгляд, скользящий по ее линиям, разгорается от восхищения. Но когда любой разумный человек сразу понимает: яблоко еще не поспело, грех будет его сорвать.
Девушка словно светилась, замершая в дверном проеме, ее абрис был настолько четкий и ясный, настолько близкий к совершенству, что все уставились, не в силах отвести взгляд. Каждый из мужиков увидел ту самую женщину-мечту, что в юности вспыхнула в его душе и навсегда осталась тлеть там, в сокровенной, закрытой от всех и часто от самого себя, глубине. Возмужав, они успели позабыть ту мечту, но теперь внезапно она стояла напротив, на расстоянии вытянутой руки, практически обнаженная. Чистая прелесть, но и воплощенная желанность, при виде которой жадный взгляд никак не может насмотреться, а руки сами собой тянутся ощутить, ощупать, удостовериться, что она существует — и уже никогда не отпускать.
Кел сглотнул и резко отступил назад, пытаясь сбросить наваждение, но споткнулся о сопящего мастерового и свалился спиной за опрокинутую лавку. Ричард остолбенело присвистнул, Винсент замер с полуоткрытым ртом, Беррик и бородач смотрели на хозяйку с собачьим обожанием и словно прислушивались к голосу в своих головах. Щеки Алейны заалели от гнева, не от стыда, а Анна поймала себя на том, что несмотря на неприкрытую очевидность манипуляции, ей хочется повестись на образ слабой, беззащитной девушки, дрожащей перед сильными господами. На образ чистой и прекрасной девы, которая вместе с тем желанная и жаркая. Все разом позабыли недавний ужас, искаженные черты, мерзкий голос и сказанные слова — все это ушло на задворки сознания, а впереди стояла, сияя, ее желанная красота.
Чары действовали даже на разгоряченные боем головы. А может, на разгоряченные как раз сильнее? Тогда понятно, зачем демоница бросила мужиков в безнадежную атаку — то был всего лишь разогрев зрителей перед грядущим спектаклем. Винсент поспешно провел рукой сверху-вниз по лицу, серая маска соткалась из мглы и скрыла его; капюшон опустился чуть ли не по самый подбородок. Все чтобы никто не увидел, как густо он покраснел!
— Дик, — взволнованно позвала Марет, то есть, Ареана, делая маленький шажок вперед, грудь ее вздымалась под слабой защитой дрожащих локотков, — как я ждала тебя!
И хотя сила ее обольстительного голоса, взывающего к самому мужскому естеству, была направлена на Ричарда, остальные тоже ощутили, как от этих слов вибрирует в солнечном сплетении и туманится в глазах. Рейджер сильно вздохнул, подался вперед, замер, словно в сомнении или в борьбе с самим собой.
В воздухе плыл неуловимый запах ванили и шафрана, еще чего-то знакомого и незнакомого, он мешал думать. Хотелось поймать его и вдыхать, вдыхать, не вспоминая больше ни о чем.
«Что вообще происходит?» пронеслось в голове у Анны, но слабо и где-то далеко, она по-прежнему не могла оторвать глаза от девушки, завороженная совершенством ее красоты.
Кел попытался встать, но как на зло, поскользнулся в потеках супа и пятнах каши. Да на него никто и внимания не обратил.
— О, Дик, пожалуйста! — вымолвила девушка, вздрогнув от кстати раздавшегося грохота. — Не оставляй меня, защити… — руки ее разошлись, небольшие, упругие груди умоляюще дрогнули. Вся поза была настолько искусно выдержана, что кричала Ричарду: хватай меня прямо сейчас, иначе будет поздно, я твоя, хватай и неси отсюда!
