Дмитрий Дашко - Клиент с того света
— Даю слово, что от меня этого ты не услышишь, — заверил я. — Мне всё равно, сколько ты мотал в тюрьме. Я расследую убийство, и если поможешь разоблачить убийцу, мы больше никогда не встретимся.
— Слишком сладко поёте, — недоверчиво покачал головой официант.
— Слушай, Фероз, хочешь — верь, хочешь — не верь. Я на тебя давить не собираюсь.
— Хоть и не привык я верить полиции, но вам всё же поверю. Другого выхода у меня всё равно ведь нет, — печально сказал Фероз.
— Точно, — негромко произнёс я.
— Вас ведь недавний жмурик интересует?
— Только он и ничего больше.
— Так я ведь вряд ли смогу что добавить.
— А ты постарайся, — попросил я. — Спасибо скажу.
— Вот уж век мне бы не слышать вашего спасибо, — хмыкнул Фероз. — Значит так, господин хороший. Когда этого бедолагу замочили, я был на кухне, с поваром кое-что согласовывал насчёт заказа. Слышу крик истошный, будто режут кого. Меня как кипятком ошпарили. Бегу в залу, батюшки-светы — толпа народу, и все вокруг столика, который я обслуживаю, стоят. Протиснулся, может, думаю, плохо кому стало, помочь надо. Я ведь многое умею, приходилось людей откачивать. Смотрю, а помощь-то не нужна: майор ткнулся носом в тарелку, будто спит, в спине ножик, под столом лужа кровищи. Пощупал руку, пульса нет — как есть жмурик. Вызвали полицию, а дальше как обычно. В участок уже три раза таскали. Надоело, честное слово.
Официант замолчал.
— Это всё? — недоверчиво спросил я.
— Всё, — с наигранной искренностью ответил Фероз, но я почувствовал в его интонации фальшь.
— Точно?
— Как на духу, — выпалил Фероз, отводя глаза в сторону.
Э, нет, шалишь, братец. Что-то от меня скрываешь. И вид у тебя подозрительный.
— А ведь не договариваешь, Фероз. Не знаю, что именно, но не договариваешь. Раз уж начал колоться, колись до конца. Я ж с тебя шкуру спускать не собираюсь.
Я устремил на него проницательный взгляд, под действием которого официант сразу съежился и сразу стал меньше ростом.
— Было кое-что ещё, — признался он. — Так, ерунда… Пустяк, разотри и выкинь.
— Ну? Что за пустяк? — заинтересовался я.
— Так вот, после убийства я обнаружил странную вещь. На столе убитого осталось нетронутое блюдо — рыба в соусе «Лер де буж» и бокал с красным вином «Сюр ле пре».
— И что это могло значить? — не понял я.
— Никто из сидевших за столиком гостей не заказывал ни рыбу, ни красное вино. Не сомневайтесь.
— Откуда такая уверенность?
— Этот столик обслуживал только я. Другие официанты не имели права принимать заказы. Так распорядился хозяин, и никто из нас не осмелился бы перечить.
— Интересно, — задумчиво произнёс я. — Ты говорил об этом на допросе?
— Да, — кивнул Фероз, — но меня не слушали. Следователю это показалось несущественным. Есть ещё интересная деталь. В тот день у нас к каждому столу был прикреплён отдельный официант. Всё же гости собрались непростые, и хозяин чуть в лепёшку не разбился. Поскольку персонала не хватало, пришлось нанять людей из агентства. Мы половины из них в лицо не знали.
— То есть под видом официанта мог шуровать кто угодно, не рискуя быть замеченным.
— Вот именно! — довольно осклабился Фероз. — А если хотите узнать ещё одну занятную штуковину — навестите Гвидо. Он вам ещё кое-что расскажет.
— Кто такой Гвидо?
— Официант наш. Он сейчас дома отлёживается. Плохо ему.
— А что случилось?
— Сотрясение мозга, — пояснил Фероз. — И приключилось оно аккурат в тот вечер, как вашего типа пришлёпнули. Только ваших Гвидо почему-то не интересует. Я так понял, вы уже кого-то сцапали и теперь на него дело шьёте.
— Шьём, — не стал спорить я. — Ты адресок Гвидо знаешь?
— А то. Улица Висельников, дом пять. У него на втором этаже комнатушка съёмная.
— Спасибо, Фероз. Действительно, ценные вещи мне рассказываешь. Ответь ещё на один вопрос и свободен: ты обслуживал столик майора Хэмптона во время выступления Вальехо?
— Нет конечно, — усмехнулся Фероз. — Мы стараемся свалить из зала при первой возможности. Мало ли — перестарается наш кудесник, и у кого-то из нас крыша поедет. Часто наблюдать его штучки-дрючки не стоит, слишком опасно.
— Понятно. — Я с удовольствием пожал Ферозу руку на прощание, а потом, оставшись в кабинете, стал размышлять.
Вроде бы полиция права, Хэмптона действительно убил близкий друг — капитан Гибсон. Вот уже и свидетель есть — лучше не придумаешь. Это я о фокуснике, простите иллюзионисте, если кто не понял. С другой стороны, необъяснимое чувство заставляло меня рассматривать и иные варианты. Не всё так однозначно в убийстве майора, не всё.
Я вышел в коридор и столкнулся с Вальехо. Он спешил на выступление и едва не сбил меня с ног.
— Простите, — пробурчал иллюзионист.
— Ничего страшного, сам виноват, — пробормотал я, а потом, опомнившись, крикнул в спину удаляющемуся Вальехо:
— Скажите, а во время вашего номера к столику убитого не подходил кто-то из официантов?
Иллюзионист на мгновение замедлил ход, остановился и задумчиво произнёс:
— Да, был официант. Он что-то принёс на подносе.
— А лицо, лицо его помните? — задыхаясь от волнения, выпалил я.
Вальехо обернулся и с мрачным видом ответил:
— Увы, лица его не было видно. Во всяком случае, я не рассмотрел.
Он скрылся за занавесками, встреченный громом аплодисментов. Откуда-то грянул торжественный марш, раздирая барабанные перепонки. Представление начиналось.
Я вышел на улицу и побрёл до стоянки кэбов, прикидывая, во сколько выльется поездка к больному официанту Гвидо.
Улица Висельников не отличалась от прочих городских улиц, не считая Трущоб, конечно. Своё название она получила потому, что во времена не столь отдалённые на большой площади, примыкающей к ней, стояли виселицы, а тогда казни были чуть ли не ежедневным ритуалом, без которого и день не день. Виселицы разобрали лет тридцать назад, а вот название закрепилось.
Дом номер пять стоял особняком. Я поднялся по истлевшему деревянному крыльцу, открыл входную дверь и шагнул в пропахшую кошками, сгоревшей пищей и плесенью парадную.
Где живёт Гвидо, мне подсказала пожилая тётка, стиравшая на общем балкончике бельё в наполненной до краёв лоханке.
— Только зря вы пришли, — сказала она, вытирая руки о матерчатый передник, украшенный жирными пятнами. — Он сутками в кровати валяется, может и не встать.
— Ничего, — заявил я, — услышит меня, сразу на ноги вскочит.
Гвидо открыл не сразу, только после того, как мои удары ногой в дверной косяк переполошили всех обитателей дома. Сперва за дверью послышался лай собаки, потом я увидел самого хозяина — угрюмого мужика в серой от грязи рубахе и кальсонах, давно уже утративших первоначальный цвет. Он держал на поводке комнатную собачку, ощерившуюся маленькими, но очень острыми зубками.
