Макс Далин - Убить некроманта
Может быть, показать ей?
— Я непременно постараюсь нынче освободиться пораньше, любовь моя, — сказал я. С самой нежной улыбкой. — И навещу вас. Вы, вероятно, скучали без меня, государыня?
А она, совсем спав с лица, пробормотала в пол:
— Позвольте мне удалиться, пожалуйста…
Я изобразил самое лучезарное добродушие, какое только смог, — она, вероятно, увидела ухмылку бешеного волка, судя по реакции.
— Идите-идите, — говорю. — Припудрите носик. До вечера, моя королева.
Она выскочила из моего кабинета бегом. Дуэнья за ней еле поспевала.
Наверное, мне не следовало обходиться с Розамундой настолько цинично. Но чувства были слишком сильны: мое детское желание видеть ее счастливой, мои последующие попытки устроить ее удобно и оградить от своего общества, мой последний нелепый порыв поговорить с ней по-человечески…
После уроков Магдалы. После ее чистейшей дружбы.
Я заявился к Розамунде той же ночью.
Она так взглянула на меня, когда я вошел в ее опочивальню, будто не могла поверить в мое присутствие. А я скорчил плотоядную мину, ухмыльнулся погаже и сказал:
— Добрый вечер, душенька. Вы весьма милы.
Неинтересно рассказывать, что в ту ночь происходило. На мой взгляд, это приравнивалось к опале или казни. Я не наслаждаюсь, силой принуждая кого-либо к ласкам, но на этот раз насилие почти успокоило меня. Умиротворило. Три года моих мучений стоили этой ночи — этой мести, я хочу сказать.
По-моему, женщине можно отомстить только двумя способами — приблизив ее к себе или удалив ее от себя. В зависимости от сопутствующих обстоятельств.
Я говорил ей самые пошлые нежности, на которые у меня хватило фантазии. Вроде «вы — моя фиалочка, душенька». И убеждал с постной рожей, что жене грешно сопротивляться мужу. И все такое.
Она вопила, уже не думая о холодной светскости и заученных приемах, что я — грязный мерзавец, что у меня нет чести и что я бессердечен. И когда я наслушался вдоволь этих искреннейших излияний, то сказал:
— Теперь, сударыня, вы, по крайней мере, можете говорить эти слова с полным сознанием своей правоты. Это любезность, правда?
Розамунда швырнула в меня подушкой и разрыдалась.
От бессильной ярости — не угодно ли?
Она прожила в столице всю зиму. Я дал несколько балов, чтобы иметь скромное удовольствие потанцевать с супругой. Таскал ее по приемам. Узнал немало интересного о ее новой личности — или о ее обычной личности, которая всегда была скрыта от моих глаз.
Несмотря на свой крайний аристократизм, моя возлюбленная супруга была, на мой взгляд, глупа и жестока. Ей претило все, что может доставить человеку радость, — такие предметы и поступки казались ей греховными. Моя Розамунда развлекалась разбором придворных сплетен, осуждая изо всех сил тех моих подданных, которым против всех официальных условностей удавалось денек побыть счастливыми. Однажды сказала, к примеру, что, по ее мнению, неверных жен и падших женщин нужно приговаривать к публичному наказанию плетьми, а если плотские утехи отдают противоестественным — то жечь, как еретиков и ведьм.
Розамунду очень интересовало, что другие делают, задув свечу. С вполне определенной целью — проконтролировать правильность и благопристойность их занятий. Меня она ненавидела всей душой — как мужчину, запятнанного всеми видами порока, и как короля, которому не было ни малейшего дела до чужих моральных кодексов.
Зато к концу зимы мой двор ее обожал. Не весь, надо отдать ему должное, но все так называемые «благочестивые господа». В ее покоях постоянно вшивались святые отцы или светские дамы и вели нескончаемые разговоры о мерзости и греховности мира, сопровождая тезисы примерами из жизни светских развратников. В конце концов это мне так надоело, что я дал ей долгожданное разрешение уехать в провинцию.
И вдохнул наконец чистого воздуха.
Некроманты, к сожалению, не ясновидцы. Умей я предвидеть будущее — замуровал бы жену в каком-нибудь дворцовом чулане и приставил бы к нему надежную охрану. Но я пожалел ее в последний раз.
Это глупо, глупо, глупо! Поступок именно таков, о каких Оскар отзывался как о «моем чрезмерном благородстве и великодушии». Я ведь знал, что Розамунда — мой враг.
Я только никак не предполагал, что до такой степени.
Весной мои новые приближенные решили слегка ко мне подольститься — устроили большой городской праздник. Народ, так сказать, повеселится.
Я был против. Они собрали на это дело пожертвования от ремесленных цехов, купцов и вольных мастеров — получилось много. Мне как раз хватило бы начать закладку новой крепости на юго-восточной границе. Я уже выбрал для нее отличное местечко — срослось бы дивно. Но нет.
«Что вы, добрейший государь! Ведь ваш город желает вас порадовать! Все так замечательно запланировано: фонтан, бьющий вином, напротив вашего дворца, карнавал, выборы Короля Дураков… Ведь надо же наконец отпраздновать возвращение мира и безопасности! Повод-то каков — первый обоз из Голубых Гор пришел, наше новое серебро!»
Канцлер, конечно, подсуетился. Небось, сам и пугнул городских, чтоб раскошеливались. Неудачная попытка ко мне подмазаться. Мир и безопасность — вы подумайте! Но в этот раз весь Совет просто из себя выходил, слюни развесил до пола, рассказывая, как это будет здорово. И я решил: демон с ними.
А ведь чуяло мое сердце, что все эти короли дураков и танцы под ореховым кустом не доведут до добра, чуяло. Но я обычно почти не давал балов и не участвовал в охотах. Когда лейб-егерь жаловался, что олени в моих угодьях расплодились не на шутку, я выдавал мужикам разрешения на их отстрел: им хорошо, и мне неплохо. Я не любил заниматься пустяками, бросив работу. И меня уломали-таки сделать разок исключение.
И я отлично понимаю, кто на этом празднике, будь он неладен, был настоящим королем дураков.
Кто получил от этого действа истинное удовольствие — так это Марианна. Я на люди ее вообще выпускал нечасто, но тут она просто со слезами упрашивала. И я сделал еще одну глупость. Той весной моя голова вообще, похоже, работала не лучшим образом: вероятно, от кромешной тоски и одиночества. Я никак не мог свыкнуться с потерей Магдалы. Временами я начинал себя ненавидеть. Я уже Бог знает сколько времени разговаривал по душам только с вампирами. От мысли о спальне меня снова начало мутить. Хотелось как-то поднять угнетенный дух. Ну что ж.
Давайте развлекаться.
Ничего не могу сказать — плебс изрядно порадовался. Сначала из этого фонтана — дешевое, кстати, вино, зато из Винной Долины — черпали кубками, потом шапками, а ближе к вечеру там чуть ли не барахтались. Шуты кривлялись. Непотребные девки в город собрались со всех окрестностей. Придворные тоже получили удовольствие — каждый в меру своей испорченности: кто вино жрал, подороже того, в фонтане, кто девок тискал. Марианна так просто визжала и хлопала в ладоши — как эти мужички с голыми ногами, которые плясали на площади. Я только почувствовал некоторое удовлетворение от того, что не взял ее в свою ложу — визг меня раздражает.
