Андрей Стерхов - Быть драконом
С внешней стороны поверхность обтяжки была поделена на три части, каждую из которых заполняли фигурки людей, животных и сказочных чудовищ. Так шаман изобразил все три известных ему мира — Нижний, Срединный и Верхний. А строго по середине древний умелец нарисовал солнце, лучи которого разделяли круг на сектора — владения различных стихий. В центре солнечного диска было вырезано отверстие размером с металлический рубль. Просунув в эту дырку указательный палец, я убедился, что с той стороны он не вышел. Получалось, что бубен, несмотря на всю свою ветхость, находился в работоспособном состоянии.
Выдернув палец, я стёр с него иней и поднял глаза на Домбровского:
— Почему скрыть хотел?
Страдалец пожал плечами, подобрал с пола кастрюлю и, зачем-то заглянув в неё, стал рассказывать о том, о чём я его вовсе не спрашивал:
— Вчера вечером один объект инспектировал. Недалеко отсюда, на Софьи Перовской. Так чуть не погиб. Представляете, Егор Владимирович, буквально в двух шагах от меня плита упала. Трос у крана оборвался, и она такая — у-у-у — вниз. И — бенц! Чудом спасся.
Нет, не дано ему было сбить меня с панталыка.
— Чудес на свете не бывает, и плиты просто так ни на кого не падают, — уверил я его и повторил вопрос: — Так почему о бубне сразу не рассказал? Опупел в атаке?
— Если честно, то подсел я на эту штуку, — признался он и тяжко вздохнул.
Я не понял:
— На какую?
— Ну, на бубен этот, будь он неладен. Ты… Вы… Ты в дырочку-то глянь… те.
И я глянул.
Запредельное явило себя вначале непроглядной теменью. Потом медленно, будто нехотя, просочилась из трещинки полоска света, и темнота раскололась, как перезревший арбуз, в который вонзили нож. Из бездонного раскола тут же вывалились разноцветные светящиеся фигуры: треугольники, квадраты, круги, спирали и прочие разные, названия которым сходу и не подберёшь. И завертелось. И закружилось. Заработала машинка, стирающая грани между иллюзией и явью.
Чувствовалось, что фиг от этой штуки просто так оторвёшься: завораживает невиданными красками и замысловатой геометрией, затягивает изяществом танца и бойким ритмом, рушит представление о месте и времени. Завораживает, затягивает и лишает воли. Тут Домбровский не соврал. Я дракон и то с трудом оторвался, каково же человеку, который и без того склонен к эскапизму? А ведь так вот безотрывно посидишь часок, и на неделю в изменённое сознание ума впадёшь. Даже сомневаться не приходится.
— Как сказала бы моя помощница, портал рулит, — оценил я всё увиденное.
Домбровский буквально впился в меня глазами.
— Портал?
— А ты думал? Портал, конечно. Коридор между разными пластами реальности. Через эту вот дырочку шаман и проходит отсюда туда, а потом обратно. Сам-то не пробовал нырять?
— Я-то?!
— Ты-то.
— А что — можно?
— Можно. Но не нужно. Навигация запутанная, иные уходят и не возвращаются.
— А-а-а, — сделал он вид, что врубился, хотя было очевидно — ни черта не понял.
— Значит, говоришь, кайфуешь от созерцания? — безжалостно ковырнул я его рану.
— Прёт меня, жутко прёт, — стараясь не глядеть на бубен, честно ответил он. — Боюсь, сейчас унесёте, ломка начнётся.
— А ты не бойся. Переживёшь. Переживёшь, и дальше жить будешь. В отличие от своих друзей. Кстати, о друзьях. Скажи, почему Нигматулин молчал? Почему ты упёрся, мне теперь понятно, но почему он — хоть убей, не пойму. Он-то, в отличие от тебя, здравомыслящим был.
— Ну да, конечно, — произнёс Домбровский с немалой долей сарказма. — Нашли здравомыслящего.
— А что — нет?
— Это он только с виду таким был. На самом деле тоже с тараканами в башке. И ещё не известно, у кого они были больше — у меня или у него? Пожалуй, у него. Вот такие вот жирные у него были тараканы.
Он показ пальцами, какие. Выходило, были величиной с небольшую среднеазиатскую черепаху.
— А поподробнее? — попросил я.
Ещё раз приложившись к бутылке, Домбровский кивнул:
— Можно и поподробнее. Дело в том, что Эдька не хотел нож потерять.
— Какой нож? — зацепился я за кончик клубка.
— Ну, он ведь из могилы нож взял, — ответил Домбровский и тут же пояснил: — Эдька с детства холодное оружие собирает… собирал. У него самая богатая коллекция в городе. Как тот нож увидел, так аж затрясся весь. У него в июле какой-то супер-пупер кинжал стырили, ходил сам не свой, а тут такая находка в утешение. Схватил, глаза горят… Если бы не он, глядишь, и не случилось бы ничего. А так — он взял, ну и мы все потянулись. Он — нож, я — бубен, Лёшка Пущин кристалл, Тарасов…
Я прервал его:
— Что за кристалл?
— Большой такой кристалл кварца. Очень чистый.
— Шестигранный?
— Вроде.
Я кивнул. Такой предмет Силы мне был известен. Называется Кристаллом Всех Мер и считается одним из самых могучих артефактов, поскольку его материальная и духовная природа едины. Некоторые маги на полном серьёзе называют его «живым камнем». Перебарщивают, конечно, но что-то в этом есть. Знаю, что иные шаманы натирают кристаллами кожу перед камланием. Иногда кладут в воду и пьют её, после чего обретают способность видеть прошлое и будущее. А ещё они с помощью кварцевого кристалла ловят образ чужого лица и раскрывают подлинное имя человека. Между прочим, Шар Фатума, который используют современные колдуны и маги, — это ничто иное, как полированный потомок старого шаманского кристалла.
— Всё мне теперь ясно, — сказал я. — Нигматулин нож стащил, ты бубен, Пущин кристалл, а Тарасов — серьги.
— Вы сказали «серьги»? — удивился Домбровский.
— Да, я сказал «серьги».
— Откуда знаете?
— Оттуда. А что — ошибаюсь?
— Нет-нет, всё так. Пашка действительно серьги взял. И ещё маску. Омерзительную такую маску.
— Морда какого-нибудь зверя?
— Да там не понять, но беременным я бы не советовал на неё смотреть. Во избежание преждевременных родов.
— Такая безобразная?
— Жуткая просто. И эта вот жуть снилась мне постоянно. Только во сне это вовсе не маска была, а живое лицо.
После этих своих слов Домбровский широко перекрестился.
— А не надо было красть чужое, — назидательно заметил я.
— Кто же знал.
— Сказано же было старшими: «Не укради». Старших надо слушаться.
— Но ведь…
— Что?
— Он же, в смысле она… Она же мёртвая была. Тётка эта.
— А какая, собственно, разница?
— Ну не знаю… Одно дело у живых что-нибудь тиснуть, другое…
— У мёртвых тем более ничего воровать нельзя. Ни вещи, ни славу. Мёртвые очень обидчивы, особенно те из них, которые чародеи и воины. Потревожишь мёртвого чародея, если не жизнь, то здоровье потеряешь. Опрокинешь бронзового солдата — покоя лишишься. Это в лучшем случае. В худшем — совести. Как считаешь, хорошо оно — жить бессовестным поганцем?
