Явье сердце, навья душа (СИ) - Арнелл Марго

Финист вздохнул.

— Не герой я, это правда. Не пройти мне ваши испытания. Да и Марья ждет меня в Кащеевом городе. И я не знаю, уж не обижайтесь, нравятся ли ей медведи. Она, конечно, девушка смелая…

— Да поняли мы, поняли, — махая руками, засмеялся черноглазый. — Возвращайся к Марье своей, душа ты везучая, поцелуй ее от всех нас. Мы хоть и свободные, а порой одинокие — не бывает, увы, девиц среди берендеев.

Финист искренне им посочувствовал. Зачем иметь недюжинную силу, богатырское здоровье и долгую жизнь, если не с кем ее разделить? Если, обладая нечеловеческим могуществом, тоскуешь по простому человеческому счастью?

— К волкодлакам сходи, — посоветовал на прощание старый берендей.

Наученный горьким опытом (и страхом, который до сих пор жил где-то под кожей), Финист осведомился:

— А это кто?

— Колдуны-оборотни, что превращаются в волков, — наморщил нос черноглазый.

Видимо, среди двусущных — или исключительно берендеев — волки особым уважением не пользовались.

Финист вернулся к Хозяйке горы и рассказал ей о визите к берендеям.

— Чего тебе вздумалось медведей бояться? — искренне удивилась она. — Ящерки мои вон, и то поумнее их, тупоголовых, будут. Как-то скучно мне было, послала я их под лапами берендеевыми путаться. Ох и хохотала же я! Как они пританцовывали, как ярились, как сталкивались своими лобастыми бошками!

Финист смущенно пожал плечами. Хозяйка послала ему снисходительный взгляд.

— Ладно, уважу я твою просьбу, прорублю тебе вход к колдунам. Но на этом все. Занята буду, тебя не встречу. Сам дорогу назад найдешь.

«Уйдет искать себе новую забаву», — подумал он без особого огорчения.

Хозяйка горы лишь коснулась стены рукой, и коридор в подбрюшье горы изменился. Финист обернулся, чтобы поблагодарить красавицу с изумрудными глазами, а ее уже и след простыл. Только вдалеке мелькнул изумрудный хвост.

Без еды Финист мог обходиться долго — чаще всего за работой вообще о ней забывал. Потому он решил не возвращаться в Кащеев град, а пройти созданной Хозяйкой горы каменной дорогой. Кто знает, вдруг потом забудет и закроет ему вход.

Коридор вывел его на опушку леса, поросшей кустами и лесным молодняком. Со стороны казалось, череда разбросанных по лугу землянок подпирает стену деревьев. Простые, сложенные из бревен землянки уступали в красоте избам и теремам Кащеева града. Но вряд ли колдунов-волков, как и берендеев, так уж сильно заботил уют.

Один из волколаков жарил мясо на костре, другие сидели рядом и о чем-то негромко беседовали. Увидев Финиста, не насторожились, но разговаривать перестали. У большинства были длинные волосы до плеч. Брови густые, часто — сросшиеся, на щеках — щетина или неровная клочковатая поросль.

Финист уже привычно объяснил, что за дело привело его к колдунам. Показалось, что волколаки его историей заинтересовались куда больше берендеев. Они тоже почуяли в Финисте присутствие иной, звериной, силы. Своего в нем не признали, но потребовали на плечи волчью шкуру набросить. Он, однако, с сомнением вертел ее в руках.

— И чего вы творите, дурни? — воскликнул вышедший из землянки колдун.

Высокий, жилистый, с бледными, как новая луна, глазами.

— Хотим проявить его сущность. Видим же, вон она, под кожей сидит. Да и пальцы, говорит, зудят порой, а во снах ему когти чудятся.

Колдун терпеливо вздохнул.

— Ой, дурни, дурни. Как будто только у волков есть когти. Не нашей он породы. Не звериной даже.

— А какой? — заинтересовался Финист.

— Бывает так, что зудит между лопатками? — спросил колдун, обходя его кругом.

— Бывает.

И впрямь случалось, что он просыпался от странного зуда. Порой царапал кожу на спине до крови.

— Крылья в тебе прорваться пытаются, да сдерживает их человечья сущность.

— Он птица, что ли? — поморщился волколак у костра.

— Птица. — Колдун задумчиво пожевал губы. — Да только птичья сущность в нем чужая, не пробужденная. И ты, конечно, не помнишь, кто тебя ею наградил?

— Не помню, — сокрушенно признался Финист. — Вернее, не было такого. Я бы запомнил.

— Запомнил бы он, — отчего-то насмешливо передразнил его колдун. — Навья эта работа… Скажи, есть ли в твоих закромах что-то странное, чародейское?

Финист озадаченно хмурился, старательно перебирая в уме все свои пожитки.

— Не помню такого.

Колдуна будто озарило — глаза зажглись.

— Что вообще ты помнишь? Самое раннее твое воспоминание?

— Кащеев град помню. Помню, как девица какая-то привела меня в избу. Сказала, что это теперь мой дом и что завтра меня ждет работа.

— Было ли при тебе то, что ты оставил в своем доме?

Осенило наконец-то и Финиста.

— Было! Птичье перо за ухом. Я удивился, снял его, но не выбросил. В ларец положил.

Колдун довольно осклабился.

— Вот оно. Перо — звено связующее. Как домой вернешься, за ухо обратно заложи. И попробуй оборотиться.

— Спасибо, — ошалело сказал Финист.

Выходит, он и впрямь… оборотень.

— А кто именно я, не знаете? — смущенно спросил он колдуна.

Тот махнул рукой.

— Оставайся на ужин, а я пока травы подсоберу нужные, обряд кой-какой проведу, и узнаем. Не бойся, — хохотнул колдун, увидев выражение его лица. — Мясо мы сырым едим в другой личине. Как зовут-то тебя?

— Финист, — окончательно стушевавшись, представился он.

— Всеслав Брячиславич я, еще кличут Всеславом Полоцким, — сказал колдун, приосанившись. А глаза жадно впились в лицо Финиста. — Князь-оборотень. Слыхал о таком?

Волколаки расфыркались. Самый молодой из них, с волосами, заплетенными в тоненькие косички, и вовсе закатил глаза. Видимо, Финист был далеко не первым, кому старший колдун задавал подобный вопрос. И, наверно, не первым, кто сказал: «Нет», потому что князь-оборотень, хоть и махнул рукой с досадой, но сильно не расстроился. Привык, наверное.

— И чему вас там в Яви учат? — бормотнул он себе под нос.

Старые колдуны зашикали на Всеслава Брячиславича, будто тот сказал что-то лишнее.

— Где? — растерялся Финист.

— Нигде, — обрубил молодой.

Они поужинали в молчании — при нем, чужаке, волколаки не спешили открывать свои тайны. И о Кащеевом царстве, откуда он пришел, не расспрашивали — будто и без того все знали.

К тому времени, как хорошо прожаренное, без крови, мясо упало в пустой желудок Финиста, Всеслав успел кинуть травы в чан, проварить, процедить и залпом выпить.

— Вижу очертания второй твоей личины, — сказал он после недолгого молчания. Птица ты хищная и быстрая. Летит, а крылья сложены серпом. Сокол ты.

Финист сердечно поблагодарил колдунов — и за компанию, и за ужин, и за то, что не пытались его напугать, обернувшись волками. Но больше он, конечно, благодарил князя-оборотня — за то, что открыл ему правду.

Позади осталась деревушка волколаков, а затем и штольня Хозяйки горы. А в голове Финиста беспрестанно крутилась одна и та же горделивая мысль.

«Я — оборотень. Я — сокол».

Глава тридцать вторая. Царь Поддонный

Дорога оказалась не такой уж и долгой — все благодаря Сивке-бурке, что мчалась вперед, перелетая холмы и горы, перепрыгивая реки и поля. Порой, оглядываясь назад, Яснорада подспудно ожидала увидеть крылья, вырастающие из серебристых боков. Не было их, но Сивке-бурке это не мешало бежать наперегонки с ветром.

Не могла она перелететь море-океан, но Яснораду с Баюном и Маром донесла до него за считанные часы. Спешившись, Яснорада расчесала гриву коня и тепло его поблагодарила.

Разношерстная троица — кот, ожившая зима и вылепленная из земли и стихии девушка — подошла к самой кромке моря-океана. Отсюда Буян был не виден — все пространство до горизонта заливала вода. Босыми ногами Яснорада ощущала и тепло песка, и мелкую гальку, которой был устлан берег. На нем сидели морские девы — длинноволосые красавицы, чьи тела, украшенные водорослями, осколками кораллов и ракушками, человеческими были лишь наполовину. Вместо ног у морских дев — длинный, покрытый чешуйками, словно серебром, хвост.