Явье сердце, навья душа (СИ) - Арнелл Марго

— У меня для тебя как раз есть один объект наблюдения, — сказала Яснорада.

Улыбнулась невольно. Книг Ягаи с ней давно уже не было, а слова из другого мира прочно осели в голове — словно просеянные через сито песчинки.

— Гусляр, — поняла Мара.

— Богдан.

Царевна открыла пути, являя Яснораде и Баюну фигуру застывшего за столом Богдана. Он сидел над учебником, подперев голову рукой и сосредоточенно хмурясь. Яснорада знала: учеба ему сейчас давалась с трудом. Даже его чудесная, чудотворная музыка выходила натужной и печальной.

Богдан вздрогнул, когда Мара проложила тропу из Нави в Явь. Обернулся. Он был сейчас словно сама переменчивая зима. Теплый взгляд его, обращенный на Яснораду, натолкнувшись на Мару, похолодел. И снова растаял — при виде Баюна.

— Привет, Веснушка, — устало улыбнулся он. Наклонил голову, избегая смотреть на Мару. — Рад видеть вас двоих.

— И я тебя, — засмущавшись, шепнула Яснорада.

Не теряя времени даром, она рассказала Богдану о живой воде.

— Как только мы добудем ее с острова Буяна, я отправлюсь прямиком в царство мертвых. Способ отыскать можно — Баюн же как-то туда попал. Найду Ягую, попрошу убедить ее мне помочь — отыскать Матвея. Только знай…

— Никакой гарантии, что все получится, нет, — кивнул Богдан. Помолчал. — Ты действительно сделаешь это ради меня? Это ведь тебе, а не мне, нужно оставить свой город и отправиться на незнакомый остров.

Непривычно было видеть его столь неуверенным и даже смущенным.

— Чудь — не мой город, — улыбнувшись уголками губ, отозвалась Яснорада. — И, что ни говори, всю эту кашу заварила я. Я спасла тебя, что стало погибелью для твоего друга. И если есть шанс и впрямь вернуть его обратно в Явь…

Было еще кое-что. Ей понравилось узнавать Навь, как Маре — человеческую суть. Страх перемен все еще напоминал о себе, но отражался пониманием: родного дома у нее больше нет, а значит, о чем ей тосковать?

Вся Навь — ее дом. И вся Навь — ее родительница.

— Спасибо, Веснушка, — выдохнул Богдан.

То, как Богдан смотрел на нее, как ласково называл Веснушкой, словно почву выбивало из-под ног. И голова так странно кружилась… Вот если бы только у них было хоть немного времени, что они могли провести наедине. Поговорить об их, таких разных, мирах, о разных жизнях друг друга. Узнать друг друга чуть лучше…

Мысленно вздохнув, Яснорада повернулась к Баюну.

— Как нам добраться побыстрей до моря-океана?

— Ты же дочь Матери Сырой Земли, Яснорадушка, — ласково отозвался кот. — Попроси мать свою прислать ее верных коней. Если они кому и помогут, так это тебе.

— О ком ты? — нахмурилась она.

— О Сивке-бурке, конечно, да о Коньке-горбуньке. Вот только последнего днем с огнем не сыщешь. А первая до сих пор на зов детей навьих откликается.

— Значит, ее и призовем, — с восторгом отозвалась Яснорада.

Эмоции тут же поутихли, словно притушенный водой огонь. Волшебный конь — это, конечно, славно, но как быть с тем, что она никогда не ездила верхом? Она вздохнула, рассудив, что проблемы можно отодвинуть до момента, когда придется столкнуться с ними лицом к лицу.

— Но на сам остров среди моря-океана, нам, бескрылым, попасть будет непросто. Не ходят на остров Буян корабли. Чужаков хоть и не прогоняют, но и не слишком жалуют.

— Как тогда пересечь нам море-океан? — нахмурилась Яснорада. — Это не река все же, чтобы вброд ее перейти.

— Я могу заморо… — начала было Мара.

Ей ответил нестройный хор трех голосов:

— Нет!

Баюн пошевелил пушистыми усами — часто так делал, когда усиленно размышлял.

— К Морскому царю, царю Поддонному, надо обратиться.

— Он… водяной? — осторожно спросил Богдан.

Яснораду захлестнуло странное чувство между восторгом и трепетом. Их миры пересекались, и не только благодаря проложенному Марой пути. Не только благодаря дару видеть Навь, которым Богдана невольно наградила Яснорада. Он не просто наблюдал за ее миром, он с каждым днем все больше о нем узнавал.

— Скорей, царь водяных, — погладив усы, сказал Баюн. — Повелитель морей он, а значит, владыка всех существ подводных.

Они помолчали.

— Как ты? — осторожно нарушила тишину Яснорада.

Богдан улыбнулся через силу.

— Хорошо, Веснушка. Наверняка получше, чем Матвей. — Помрачнев, он обвел взглядом пространство. — Кляксы меня больше не пугают, да и стали как будто бледней. Подруга ваша ко мне больше не наведывается, поэтому я их толком разглядеть даже не могу. Да и, если честно, не хочется. Без него все как-то… не то.

Выходит, Навь Богдана почти отпустила. Вот только, к счастью или нет, не навсегда.

Настала пора прощаться — вложенная в Мару сила безграничной все же не была.

— Как только окажемся на острове Буяне, я… — она осеклась. — Как только вернемся с вестями, я отыщу Мару…

— Я могу пойти с вами, — произнесла царевна.

Яснорада вглядывалась в ее лицо, силясь отыскать там некие знаки. Подругами они не были и вряд ли когда-нибудь станут, Богдан, хоть и очаровал Мару — своим мастерством или чем-то еще, все же был ей чужой. Матвея она и вовсе не знала, пускай и могла видеть его, наблюдая за Богданом.

Отчего же царевна-зима так отчаянно хотела стать частью их жизни? Скука? Любопытство? Или, и впрямь, попытка вмешательством искупить вину за невмешательство — за то, что позволила матери забрать душу Матвея? Или надежда, путешествуя бок о бок с другими, помогая другим, обрести себя?

Какова бы ни была причина, Яснорада ее принимала. Хотелось наивно, по-детски верить в лучшее, потому что без этой веры что людская, что навья жизнь казалась ей совсем безрадостной. Если видеть тьму во всем, что тебя окружает, зачем тогда вообще жить?

Почему бы не дать Маре желанный ей шанс?

— Хорошо, — отозвалась Яснорада.

И если Баюн отправлялся в путь, чтобы не оставлять ее и напитаться новыми историями, которые позже сможет поведать другим, то что же она, Яснорада?

А ей, кажется, просто нравилось быть кому-то нужной.

«Раз так, выходит, что без других жить я не могу», — с горечью подумала Яснорада. Но, верно, такова ее сущность. Такой ее сотворили.

Она собрала необходимые вещи — немного их оказалось. Следуя совету Баюна, вышла в чисто поле за пределами Чуди — там, где стояла прогретая солнцем тишина, которой голоса людские не мешали. Там, где зов Яснорады точно услышит ее родительница, Мать Сыра Земля.

Баюн деликатно остался с краю поля, Яснорада направилась к его сердцевине. Мара двинулась было за ней, но кот ее придержал — лапой хоть и пушистой, но сильной. Спрашивать или протестовать царевна не стала — понимала, наверное, что до сих пор не сильна в том, чтобы читать между строк. Забавно, что сейчас она полагалась и вовсе на навью нечисть. И, по совместительству, кота.

Яснорада опустилась на колени, положила на теплую землю обе ладони. Показалось, что она близка к матери как никогда. Пальцы удлинились, отвердели, превращаясь в корни и уходя в землю, но метаморфоза эта уже не пугала. Она — часть Яснорады, часть ее странной, до конца будто не оформленной, раздробленной на части сути.

— Привет, мама, — тихо сказала она земле.

Голос к концу короткой фразы охрип, сорвался, и последнее слово прозвучало едва слышным шепотом.

Мертвый город не приучил Яснораду к сентиментальности, к тому, чтобы дорожить кровными узами. Книги приучили. Там семья — это что-то особенное, теплое, родное. То, что остается у тебя, когда все остальное уходит. Те узы, за которые цепляешься изо всех сил. Яснорада наблюдала такое и в Чуди — в живом городе, где у навьих людей были настоящие дети. Но разве она, дочь Матери Сырой Земли, настоящая?

Подобные Маре своих родительниц матерьми не называли — не принято. Яснорада по сей день пыталась разобраться, может ли считать себя полноценной дочерью, а их с Матерью Сырой Землей — полноценной семьей, если она вылеплена из земли, как Мара — из стужи?

— Я прежде к тебе не обращалась, и даже не знаю, слышишь ли ты меня. Не знаю, сколько твоих детей — моих сестер и братьев — бродит по свету, сколькие просят тебя сейчас о помощи. И все же с твоего дозволения и я попрошу. Мне очень нужен один из твоих особенных коней, чтобы добраться до острова Буяна. Чтобы помочь одному хорошему человеку, а второго вернуть домой.