Андрей Мартьянов - Отречение от благоразумья
— Малолетний вымогатель, — я полез за кошельком, удивляясь, как его не срезали в такой толкучке. — Да, я у тебя еще покупаю вон тот пирог. Надеюсь, моя лошадь не отбросит копыта, когда съест его?
Вместо ответа мальчишка принялся разламывать слоеную лепешку на кусочки, скармливая их благодарно зафыркавшей кобыле. Я отсчитал пять имперских марок, продемонстрировал их оживившемуся Мотлу, но вовремя отдернул руку:
— Сначала рассказ.
— Он живет в Целетной улице, — Мотл здраво рассудил, что обещанные злотые с лихвой покроют его дневную выручку, и щедро угостил ничуть не возражавшую лошадь остатками своего товара. — В Прашной Бране.
Я вопросительно нахмурился. Прашна Брана, то есть Пороховая Башня — это уцелевшая часть старинных городских укреплений, сейчас в ней находится пороховой склад, по которому она получила свое название, и единственные обитающие в ней люди — солдаты пражского гарнизона, несущие охрану.
— Да не в самой башне, а в трактире неподалеку, — уточнил понятливый мальчишка, переворачивая опустевший лоток и усаживаясь сверху. — Трактир «Прашна Брана» со сдачей комнат.
— А поподробнее? — я добавил в кучку монет еще одну. Мотл насторожился и очень осторожно поинтересовался:
— Зачем пану знать про какого-то рифмоплета?
— Неутоленное любопытство, — честно объяснил я. — Будешь говорить или мне поискать кого-нибудь другого, менее подозрительного и более сговорчивого? Или ты на самом деле ничего не знаешь и только корчишь из себя умника?
— Кто не знает? Я не знаю? — возмущенный до глубины души Мотл взъерошился, как рассерженный бродячий котенок. — Я не знаю? — повторил он, словно пробуя слова на вкус. — Да этого типа вся Прага знает, кроме вас! В общем, так. Он приехал месяца три назад, откуда-то из Германии — из Нюрнберга или Регенсбурга. Привез с собой подружку, родом француженку, по имени Яна.
«Жанна или Жаннет», — мысленно перевел я на привычный лад, решив не перебивать.
— Они сняли комнату в «Бране», за полцены, — вдохновенно продолжал излагать Мотл. Я мимолетно поразился тому, насколько сложно в Праге укрыться от взглядов таких вот все подмечающих и незаметных еврейских детишек. — Взамен второй половины по вечерам развлекают посетителей: парень бренчит на лютне, девица танцует и рассказывает всякие истории. Людям нравится. Они частенько наведываются в Масляные Лампы — там у них приятели, водят дружбу с актерами из венецианского театра, который у вас, на Малой Стране, — он задумался, покивал и несколько разочарованно закончил: — Все... Хотите — приходите нынче вечером в «Прашну Брану», сами увидите...
Я бы в самом деле сходил, но подозревал, что вряд ли выкрою необходимое время.
— Лови, заслужил, — монеты перешли из рук в руки. — Только забыл сказать одну вещь — как зовут этого парня?
— Лэрц, — Мотл тщательно спрятал праведный заработок, поднялся и принялся навьючивать на себя опустевший лоток. — Это, конечно, не настоящее имя, но так его все называют.
«Лэрц, — озадаченно повторил я про себя. — Ясно, что прозвище, только на каком языке?.. Похоже, по-немецки: Lerche — Жаворонок. Вполне подходящая кличка для того, кто зарабатывает на жизнь собственным голосом».
Мальчишка собирался домой, и я тоже — через мост над хмурой серо-стальной Влтавой в оправе трепещущих на набережных огоньков, перебирая и раскладывая по полочкам все увиденное и услышанное сегодня. По моему разумению выходило, что через недельку-другую в Праге стрясется шумный судебный процесс по делу изловленных еретичных злоумышленников. А может, и два процесса — если Маласпина не побоится рискнуть. В последнем я сомневался: добытыми со столь великим трудом должностями не швыряются. Правда, оставался крайне подозрительный и оставшийся невыясненным эксцесс во время венчания делла Мирандолы и моя собственная идея о заключении договора... Но какого и с кем?
На Градчанской меня ожидало разочарование: отче Алистер вопиюще отсутствовал. Что самое загадочное, никто — ни охрана, ни слуги, ни отец Фернандо, злостно оторванный мною от штудирования толстенного трактата в черной обложке, на которой красовались золотые тисненые буквы «De Strigimagarum Daemonumque Mirandis» и в котором я опознал творение мэтра Сильвио Приераса, обвинителя на суде над Мартином Лютером — не мог точно сказать, куда он ушел и когда намеревается вернуться. Весьма не в духе нашего педантичного святого отца — исчезнуть без предупреждения в самый разгар событий. Поломав голову над вопросом, куда мог подеваться Мак-Дафф и ничего толком не надумав, я изрядно напугал впечатлительного отца Фернандо описанием драматических событий на площади у Клементины — надо признаться, малость сгустив краски для пущего колорита. Сидеть весь вечер взаперти в обществе архивных бумажек совершенно не хотелось, а потому я украдкой выскользнул через черный ход, втянул стылый воздух ночного города и порысил давно знакомым путем на Янскую улицу, к «Лошади Валленштейна».
Невезение продолжалось. Втайне я рассчитывал застать в трактире мсье Штекельберга и устроить нечто вроде маленького пира во время чумы, ибо завтрашний день и последующие за ним не сулили ничего хорошего. Но господин имперский секретарь то ли предпочитал пьянствовать в другом месте, то ли не покидал нынешним вечером пределов особняка своего патрона.
Зато у мадам Эли имелось для меня несколько любопытных новостей. Завершив свои таинственные дела, вернулась в город Маргарита Домбровска, вкупе с преданным клевретом Жеготой. В ее доме, что стоит неподалеку от «Лошади», опять допоздна жгут свечи и лампы, съезжаются гости, похожие на обитателей Златой улички и студентов натурфилософского факультета, а пан Жегота как-то заглядывал в трактир в обществе небезызвестной Джейн Келли, девицы-медиума, а также мэтра алхимии и непревзойденного мастера по общению со звездами Ла Гранжа. Компания заняла самый темный и дальний угол, откуда немедля полился нескончаемый зловещий шепот и куда прислуга непрерывно таскала подносы с вишневкой и сливовицей. Спустя три часа и десять бутылок изысканное общество, так, похоже, и не придя к общему решению, удалилось, причем мэтр Жером едва не грохнулся на пороге, а молодой Витольд вовсю ухлестывал за мисс Келли, напрочь позабывшей о потустороннем мире и кокетливо хихикавшей.
Хорошей компании не подобралось, пить расхотелось, на представление в «Таборвиле» я давно опоздал, и неизвестно — вдруг его отменили из-за сегодняшних волнений в городе? Можно, конечно, собраться с духом и вернуться на левый берег: разыскивать на ночь глядя трактир возле Пороховой башни, где, если верить болтливому еврейскому мальчишке, выступает заинтересовавший меня тип, именующий себя Лэрцем, но стоит ли? Схожу завтра. В венецианском посольстве наверняка царит гробовая тишина, сестры Фраскати предаются скорби, делла Мирандола привыкает к жизни узника в Клементине, а Штекельберга, способного хоть немного развеять наползающую тоску, нет, и податься мне совершенно некуда. Впрочем...
