Эльберд Гаглоев - По слову Блистательного Дома
Сразу после схватки неуемный инвалид влил в себя кувшин вина, утверждая, что жутко взмок, хотя на бронзовой его коже не было видно ни жемчужинки пота. А теперь вот опять у него глотка пересохла. Патологический тип.
Помещение, которое, судя по всему, выполняло функции кабинета, было абсолютно под стать владельцу. Немаленькая такая комната, тоже увешаная оружием, но неожиданный застекленный шкаф со множеством томов, занимающий одну стену. Посреди огромный Т-образный стол, заваленный бумагами, несколько шандалов с бородами от оплывших свечей. Творческая, в общем-то, такая личность, судя по обстановке.
Едва переступив порог кабинета, Оки целеустремленно ломанулся к шкафу, распахнул одну из многочисленных дверок, добыл оттуда приличных размеров кувшин, потряс его и огорченно сообщил:
— Кто-то выпил. Уже. Утро ведь. — При этом лицо его стало обиженное-обиженное.
— Кто-то выпил, кто-то выпил, — раздалось от двери, — сам и выпил. — В кабинет вошла Вауля с огромным подносом в руках. — Вы пока подкрепитесь, только не зевайте, а то этот злыдень вина вам ни капли не оставит, — проинструктировала она нас, направляясь в угол комнаты, где стоял небольшой столик, явно не письменного назначения.
— Ой, люблю тебя, Вауля, — радостно пропел Оки, ухватывая с вазы здоровенный синеватый плод, похожий на апельсин. Он тут же ободрал его, небрежно бросая корки на пол. — Глянь, Саин, какая померанка. С моей усадьбы, — и бросил плод мне.
— Тебе там Снежанец клинки новые прислал, — расставляя тарелки по столу, сказала Вауля.
— Где? Где? — засуетился Оки.
— Да там, под картой.
Каллиграфично выписанная карта небрежно отлетела в сторону, открыв нашим взорам два недлинных, изогнутых, с еломанью клинка. Один с глухой чашкой гарды, а второй с каким-то штырьком вместо рукояти.
Оки схватил первым его, и штырек этот всадил прямо в свой железный протез.
— А, каков?! Умеет Снежанец, когда хочет.
Меч действительно завораживал. Красноватый, струйчатый клинок, казалось, расшвыривает искры по всей комнате.
Два Дрючка сделал шаг назад, чтобы лучше разглядеть это чудо под лучами невысокого еще солнца, как вдруг копытом своим наступил на брошенную незадолго корку, покачнулся, взмахнул правой рукой в надежде опереться на что-нибудь, но поймал лишь чашку второго меча. Тивас сделал к нему шаг, чтобы удержать от падения, но инвалид вдруг обрел равновесие и скрестил мечи прямо на красивой мускулистой шее моего духовного лидера.
— И не вздумай пикнуть, — ласково улыбнулся в глаза Тивасу вероломный весельчак.
Я так обалдел, что кусок померанки едва не застрял у меня в горле. Из угла комнаты раздался странно знакомый неприятный скрип. И когда я перевел туда свой изумленный взор, прямо в глаза мне уставилось трехгранное оголовье тяжелой стрелы, лежащей на луке, который растягивали добрые руки нашей гостеприимной хозяйки. Костяшки пальцев правой руки аж побелели от напряжения.
— Что, померанка в горле застряла? — заботливо спросила она.
Я судорожно кивнул.
— Ты головой потряси, она и проскользнет, — с приятной улыбкой на устах проинструктировали меня.
ГЛАВА 19
Мне стало тепло от этого проявления заботы, а еще больше оттого, что голос ее не дрожал от напряжения, значит, стрелу от усталости скоро не отпустит.
— Умел, — вскричал тем временем Оки, — входи. Стреножили.
В зал вошел здоровенный, широкоплечий старикан с костистым, резким, как топором вырубленным лицом.
— Глянь, старче, тот ли он, за кого себя выдает.
— Ученого не учи, выползень.
— А ты не дергайся, братче, — ласково поувещевал Оки Тиваса, — а то ведь голову отсеку, другая не вырастет, хоть ты вроде и Маг.
Старик возложил длинные, изуродованные возрастом пальцы на виски Тиваса, провел ладонью по его лицу, дотронулся до сердца. Отступил на шаг, встряхнул руками, улыбнулся облегченно.
— То побратим наш, — сказал.
— А я сразу понял, — опустил клинки Оки, — но доверять надо, а и проверить не лишне.
— Злыдень ты, Оки, — беззлобно обозвался Тивас. — Другого проверять будешь, при встрече его обнять не забудь.
— А тебя разве не обнял? Да надо тебе оно было. Ты представь, Вауля, — обратился он к жене, — Да опусти ты лук, коль Тивас свой, то и этот чужим не будет. Так вот. Захожу к нему, а от него полдюжины красавиц уходит. И нужны были тебе мои объятия?
— Балабол ты, Оки, — перебил его старикан. — Тивас дело говорит. А был бы чужой и дал бы тебе четыре вершка стали под ребра? То-то Вауля плакала бы.
— Ну не дал же. Да и сколько бы плакала. Такую-то красулю долго одну пастись не пустят. Шучу я, милая, — заорал он, потому как милая легко так растянула лук. Стрелу она, кстати, не убрала.
— Хватит всем, дети малые, — осадил их Тивас. — Проверили, теперь посланника зовите. Прохлаждаться мне некогда.
Два Дрючка забросил свой жесткий зад на стол.
— Так я и есть Посланник.
— Ты?!
— Я. А вы идите, идите. Тебе, старый, теперь отлежаться надо. Ну а ты, краса моя, пир готовь. А то вот этот с черным лицом сказал, что у Ацраила кормят лучше.
— Да… — начал было Тивас.
Но Оки пресек сразу.
— Ну или думал.
Едва за ними закрылась дверь, дом ожил, протопали шаги, зазвучали голоса…
Я был поражен. Дворец был полон людей, но не слышно было ни вздоха. У меня потом было много возможностей убедиться в маскировочных талантах народа Хушшар.
— Ну вот так вот, гости дорогие, — протянул Оки. — И что за новый Маг и Колдун в Столице объявился? Настоящий-то вот. Передо мной стоит. Да вы садитесь, садитесь. Стоять-то чего.
Мы уселись.
— А расскажу я тебе, братче Тивас, что у нас тут происходило, пока тебя, дурня темного, по Степи носило. Две дюжины дней тому, как дошел до нас рескрипт Блистательного Дома. А в том рескрипте и сказано, что самозванца, Тивасом себя именуемого, как в земли Хушшар придет, пленить и в железах в Столицу отправить. И о другом самозванце сказано было. О хасангаре именем Рахсдом. Ага, встрепенулся! О нем самом, о Серебряном Лисе. Ну посидел Совет Отцов, подумал. Ничего не скажешь, странный такой рескрипт. Это какой такой дурень тобой или Серебряным Лисом прикинуться надумает. Первые люди Империи. И на тебе — самозванцы. Не поверили Отцы. Хоть и верны мы Слову. Но коль помнишь, ему мы верны, пока Слово-то против пользы Империи не пойдет. А пользу в вашем пленении ну никак Отцы не углядели. Глядели, глядели. Нет пользы. А вот странность есть. Хушшар в земли Империи пускать перестали. Плату требуют. И что там творится, теперь мы не ведаем. Так, слухи несут. Но слухов тех мало, чтоб думу думать. Так, странности. Стража какая-то Внутренняя. Откуда взялась — неведомо.
