Василий Доконт - Траурный кортеж
«— Вы, сир, всё время только жалуетесь, будто кто-нибудь знает, как Вы это делаете. Ищите ответы сами. Напрягите свои извилины и найдите объяснение своим возможностям. Ну, ищите же!»
И Василий начал искать. Он залез под шёлковую простыню и, удобно устроившись, крепко зажмурил глаза, чтобы огоньки свечей не мешали сосредоточиться. Усилие, ещё одно, и нет больше короля Василия, а есть фригийский царь Мидас, и золото, кругом одно золото. Тонкой, прозрачной от голода рукой тянется он, Мидас-Василий, за единственной не золотой вещью — горбушкой чёрного заплесневелого хлеба, тянется, тянется, и вот — долгожданное касание. И бежит по горбушке золотая волна, и съедается золотом плесень. Миг, другой, и нет хлебной горбушки, а на ладони прозрачной от голода руки — слиток золота. И отчаянное, последнее касание… И нет даже золота: сыпется между пальцев чёрная пыль, и оплывают чёрной пылью все золотые предметы вокруг. И пыль покрывает пол, медленно засыпает ноги до щиколоток, потом до колен… Пыли уже по пояс… По грудь… По шею… Вот она сыпется в открытый от ужаса рот, лезет в глаза, ноздри, уши и заполняет, заполняет пустую оболочку… Кого? Царя Мидаса? Короля Василия? И есть ли ещё сама оболочка? Пыль… Чёрная пыль…
«— Проснитесь, сир, нам пора: утро уже! Слышите, сир?»
«— Как ты думаешь, Капа, этот сон — в руку? А не хотелось бы… Чур, меня! Чур, меня! Чур, меня!»
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
«— В гражданских войнах, наверное, нет ничего страшнее такого размежевания, — король перевёл грустный взгляд с понурой семёрки арестованных баронов, стоящих в кольце дворцовых стражей, на плотную толпу присягнувшего накануне Совета. — Посмотри, Капа, они смотрят друг на друга, как на пустое место: во взглядах ни взаимного узнавания, ни намёка на мольбу или сочувствие, которые были бы заметны даже у совершенно незнакомых людей».
«— Они разделены своим выбором, сир. А через этот барьер — не переступить…»
Василий сидел на троне, снова вынесенном за пределы города, на этот раз не на старом кургане, с которого он командовал битвой, а неподалеку от двух новых, спиной к ним и лицом к дальнему лесу. Чуть впереди, по правую руку от короля, у расчехлённого Знамени Скиронара, расположился Астар с полусотней дворцовых стражей, по левую руку — Баронский Совет во главе с Крейном. Шагах в пятидесяти в сторону леса ждали своей очереди два палача и сооружённая за ночь виселица с семью веревочными петлями. Пленные бароны находились на полпути между виселицей и королём, а их дружинники — за густой цепью цветных повязок Бушира, среди пришедших смотреть казнь горожан, но стояли они отдельной группой. Рядом с троном — всё та же компания: сэр Эрин, Бальсар, Бушир и Брашер с десятком раттанарцев. К ним добавился покинувший палатку Готам: военный министр выглядел бодрее, чем накануне — этой ночью случилось предсказанное королём улучшение в здоровье у всех обитателей палатки, и даже самые тяжёлые из раненых, Брей и Котах, пришли в себя.
Знамя снова било несуществующим ветром, и Сова угрожающе кричала на пленных баронов.
«— Среди них — пустоголовый, сир!»
«— Может, и не один, Капа. А может — все. Пора: дольше тянуть с этим делом — жестоко», — король махнул рукой, давая сигнал к началу:
— Приступайте, господа!
По королевскому сигналу дворцовые стражи расступились, пропуская одного из баронов, и снова замкнули кольцо. Бедолага нетвёрдыми шагами направился в сторону Знамени, ничего не замечая вокруг, кроме трепещущего куска ткани с изображением разгневанной Совы. Шёл он медленно, бесконечно долго, хотя пройти нужно было не более двадцати шагов. Кто видел, какая кара постигла Блавика-южного во время присяги, вряд ли был способен осуждать неуверенное движение арестанта.
Вот и Знамя. Сова кричит непрерывно, и нельзя с уверенностью сказать, подошедший ли человек — причина крика. Барон опускается на одно колено и тщетно ловит беспокойную ткань: та, словно живая, увёртывается от хватающих её рук и с резким хлопком, похожим на щелчок пастушьего кнута, бьёт барона по лицу. У горожан вырывается стон испуга: неужто всё кончено, и брызнет сейчас кровь из разорванного Совой бедолаги? Лицо барона, действительно, в крови, но он не валится бесформенной грудой у древка Знамени, а, исхитрившись поймать, целует непокорную ткань. И улыбается, размазывая по щекам слёзы радости и кровь из разбитого Знаменем носа. Жив! Сова не убила, значит — не враг!
Солдат протягивает барону пояс с мечом, и тот надевает его, непослушными пальцами торопясь застегнуть пряжку, и в спешке никак не застегнёт. Попытка, ещё одна. Готово! Несколько шагов к трону, и снова барон на колене, а у ног Василия — обнаженный баронов меч. Нетерпеливое ожидание: что же теперь сделает король?
Василий выдержал паузу… Потом прозвучало долгожданное:
— Я не вправе наказывать прощёного Совой. Сэр Эрин, примите у барона присягу!
Гном вышел вперёд, нагнулся, поднял меч, смахнул с клинка какую-то пылинку. Возвращая его барону, первый соргонский рыцарь сказал:
— Будь верен, барон!
И непонятно, напутствие это было, предупреждение или угроза.
И едва слышен в ответ то ли всхлип, то ли вздох:
— Буду! — и ещё раз, уже громче: — Буду верен!
И снова слово короля:
— Следующий!
Второй барон уже пошёл смелее: успех предшественника подал ему надежду, что всё обойдётся и с ним тоже. И он прав — обошлось. Король ничего не сказал второму, только махнул рукой гному: прими, мол, и этого.
Третий испытуемый совсем не выказывал страха. Он двигался легко и непринуждённо, словно не висела над ним смертельная угроза, и без задержек преодолел оба препятствия на пути к свободе и жизни: и Сову, и короля.
Смерть Блавика-южного сейчас казалась нелепой случайностью, невероятным, пусть и жестоким, но — чудом. И крик птицы уже стал не так страшен — что толку от крика, за которым нет ничего, кроме пустой угрозы? Оба палача у виселицы даже решили, что остались сегодня без работы: больше не ожидалось ничего необычного. Четвёртый барон, преклонив колено у Знамени, потянулся к его ткани. И мало кто сразу поверил своим глазам, когда заметил роковой для барона удар совиного клюва. Жестокое чудо случилось вновь: тело не прошедшего испытание арестанта повалилось к ногам знаменосца с раскроенным черепом, и снег вокруг его головы окрасился в неприятный гнилостный цвет.
— Опять пустоголовый, сир!
— Я вижу, сэр Эрин. Но Сова не замолкла — значит, есть ещё, как минимум, один. Следующий!
Тело погибшего накрыли куском полотна, а знаменосец отступил от него на два шага в сторону.
