Андрей Раевский - Конец игры
"Благодарю, что защитил моё смиренномудрие", — отчетливо прозвучал в голове Сфагама голос Регерта.
Птичка завертелась, словно очнувшись от сковывающего наваждения, и вмиг вылетела на улицу.
Сфагам вздохнул и в задумчивости уставился в потолок.
— Ты уже проснулся, мастер? — послышался за дверью женский голос.
В комнату вошла мать Олкрина с подносом в руках. На нём был кувшин с водой и кружка.
— Уже утро? — спросил Сфагам, ловя себя на явно глупом вопросе.
— Давно уж утро… Олкрин сказал, что ты никогда так долго не спишь. Мы уже беспокоились…
— Со мной всё в порядке. Просто вчера…
— Да! Олкрин уже всех нас отругал за то, что тебя заставили пить вино. Кто ж знал-то…
— Ничего страшного… со мной всё в порядке, — повторил Сфагам.
"Неужели всё приснилось?" — подумал он.
— А одежду твою я еле вычистила… А что там на ней такое было — так и не поняла…
Женщина уже почти скрылась за дверью, когда её нагнал вопрос Сфагама.
— А не знаешь ли ты, что такое дырявый камень?
— Дырявый камень? — Женщина пожала плечами. Вроде, не слышала…
— Дырявый камень — это место такое. В лесу, — раздался из-за её спины голос отца Олкрина, который услышал вопрос Сфагама. — Нехорошее место… Все знают…
— А далеко ли оно?
— От нас-то? День пути, не меньше. Только никто туда не ездит. А ты откуда про это знаешь?
— Так… Кто-то вчера в разговоре помянул…
* * *
За завтраком Сфагам ничего не ел и не пил, кроме фруктов и воды. Олкрин был явно неспокоен. Ему хотелось поскорей закончить с едой и остаться с учителем наедине. Наконец, они вдвоём вышли на небольшой уютный внутренний дворик.
— Полагаю, особенно задерживаться не стоит… — начал Сфагам
— Учитель, — заговорил Олкрин взволнованным голосом, — позволь мне остаться на некоторое время с родителями! Хотя бы ненадолго… Они были так рады… А если теперь снова… так быстро…
— Да, я их понимаю… И тебя тоже. Нельзя же вытравлять из себя всё человеческое. Оставайся пока дома.
Олкрин просиял.
— Я думал, ты будешь меня осуждать…
— Ну, вот ещё!
— Тогда, может быть, и ты останешься. Они так тебе рады…
— Нет, мне надо ехать. Сегодня же. Я заеду за тобой через некоторое время. А сейчас позови своих, будем прощаться, — сказал Сфагам, про себя даже радуясь такому повороту событий, ибо в ближайшее время, как он безошибочно чувствовал, ему, как никогда, понадобится побыть одному.
Глава 18
Гембра ехала в Канор. Форму офицера императорских войск она сменила на обычные лёгкие и не лишённые изящества доспехи. А меч был тот самый — подарок правителя Амтасы. По счастливой случайности ей удалось отыскать его среди гор трофейного оружия, и радости её не было предела. Остался при ней и её боевой конь, на котором она носилась во главе отряда императорских кавалеристов по дорогам Лаганвы. Да! Здесь она послужила императорской армии не за страх, а за совесть! И когда она на выезде из провинции нагнала длинный обоз Андикиаста, стратег сам выехал ей навстречу и не без видимого сожаления принял назад серебряный офицерский медальон. Впрочем, он понял её натуру и больше не убеждал остаться на службе. Но его слова о том, что в столице его дом всегда будет для неё открыт, не были простой вежливостью, которая, прямо скажем, и не была особенно свойственна полководцу. Но, лишённый также и чванства, он чувствовал людей и умел ценить дружбу.
Теперь все мысли Гембры были связаны со столицей. Ей неоднократно доводилось бывать в Каноре, но всякий раз, приближаясь к священному центру империи, она не могла побороть в себе необъяснимый трепет. Когда в первый раз она оборванной девчонкой после полугода скитаний по дорогам страны ступила под свод уходящей в небеса въездной арки, голова её была полна всяких небылиц, что сочиняют про столицу никогда не бывшие в ней провинциалы. Она почти верила в то, что улицы в Каноре вымощены золотыми кирпичами, а по ночам их обходят, сверкая глазами-изумрудами, оживающие статуи богов-хранителей. У неё не было ни малейших сомнений в том, что на крытые листовым золотом крыши дворцов можно смотреть только ночью — иначе ослепнешь, а в императорском дворце, обрисовать облик которого воображение решительно отказывалось, обитали страшные чудовища, которых император только по своей бесконечной милости не натравливал на своих недостойных подданных.
И хотя Гембра скоро узнала цену всем этим и иным вздорным россказням, Канор всякий раз по-новому поражал её. Случалось ей въезжать в столицу, сопровождая богатые купеческие обозы, чувствуя на себе уважительные взгляды стражи. Случалось входить пешком, среди толпы бедняков без гроша в кармане. И всякий раз столица открывалась новыми образами и красками, наводила на необычные мысли и наблюдения. Так, однажды Гембра поняла причину той безотчётной зависти, которую с самого рождения испытывали провинциалы к жителям столицы. Пребывание рядом с Властью и переживание её неизъяснимой благодати — вот то, чего так взыскует душа провинциала и что так легкомысленно не ценится жителями столицы. Так и говорили в народе — "Из Канора небо ближе". Отсюда, а вовсе не из сказок о якобы сказочном богатстве канорцев, вырастал тот причудливый сплав ворчливой неприязни и плохо скрываемой зависти.
Гембра любила Канор, как древний охотник любил лес, где всё одновременно и знакомо и незнакомо, где можно вмиг пропасть, попав в зубы хищнику, а можно неожиданно набрести на неслыханную удачу. Этот необозримо огромный город, где линии человеческих судеб сплелись в такой непостижимый клубок, что и самим богам не разобраться, был тем волшебным местом, где возможно всё, и это неизменно манило и притягивало. Только здесь Гембра, всю жизнь безотчётно гнавшаяся за неожиданным и непредсказуемым, могла в полной мере почувствовать себя в своей стихии и, следуя собственной природе, отдаться ведущим и неизменно выручающим её силам.
В этот раз у неё не было никакой особой цели. Зато был хороший конь, достойная одежда и оружие, а также кошелёк, туго набитый серебряными виргами. Сейчас она была свободна как никогда, но радостное предчувствие нового было почему-то окрашено странным привкусом. Ей казалось, впрочем, нет, не казалось — она просто твёрдо знала, что в этот раз здесь, в столице, с ней произойдёт нечто неизмеримо более важное, чем все её предыдущие приключения. Может быть, это будет самым важным событием её жизни, но приведут её к этому не те силы, что вели её прежде. Теперь всё зависело от неё самой. И было две тревоги: первая — не проехать бы мимо и вторая — не стал бы этот её визит в Канор последним в её жизни. И холодок неясной тоски сочился не из страха, который Гембра привыкла не замечать, а от самого появления этих необычных предчувствий. Но всё это лишь слабо шевельнулось где-то глубоко в душе и растворилось, уступив место радости новой встречи со столицей.
