Генри Каттнер - Ярость (Сборник)
Сэм поблагодарил за внимание. Он попросил подождать несколько дней, пока не будут созданы отборочные комиссии. С грубоватой простосердечностью он пообещал верой и правдой служить жителям Куполов и Свободному Компаньону, который передал все дела в его руки, поскольку сам он сейчас необходим наверху, в этих таинственных, известных только ему одному джунглях. «Скоро мы все, — закончил Сэм, — станем свидетелями этих битв, но в них будут сражаться не чудовища, а люди, храбрецы, объявившие войну Венере, подобные тем, кто когда-то завоевывал Старую Землю…»
Кланы не предприняли ничего.
Это беспокоило Сэма больше, чем любое проявление враждебных действий. Он не знал, с чем ему бороться. У него были основания не доверять этому молчанию. Все попытки тележурналистов взять интервью у кого-нибудь из Бессмертных на эту злободневную тему ни к чему не привели. Они только улыбались, кивали и отказывались что-либо комментировать — пока.
Между тем, успех был сногсшибательный. В конце концов, думал Сэм, что Харкеры могут сделать? Пытаться отнять у народа его новую игрушку было бы чистым безумием. Нельзя дать ребенку конфетку, а потом отнять, даже не дав попробовать — шуму и крику не оберешься. А жители Куполов, хотя они и привыкли держаться за маменькину юбку, куда опасней младенцев. Оставь их сейчас без поддержки, и можно ждать неприятностей.
Сэм знал, что он выиграл еще не всю партию, а только дебют. Но у него хватало хлопот с настоящим, чтобы слишком беспокоиться о будущем. Конечно, то, что он затеял, было аферой. Но ничего другого он затевать и не собирался.
Как ни странно, Сэм больше доверял Харкерам, чем Вычислителю. Раз они считали, что затея провалится, значит, так оно и будет. Вычислитель, правда, говорил, что колонизация могла бы и состояться, и обычно-таки Вычислитель бывал прав. Как же иначе — ведь машина не ошибается. Однако она ошиблась, еще как ошиблась в самом Сэме. Так что он имел все основания не очень-то ей доверять.
Поэтому он ставил на неудачу. Если колонизация лопнет, значит, он рассчитал все правильно. Сэм в первый раз вышел на действительно крупные деньги. Все как с цепи сорвались, покупая акции, и он продавал и продавал.
Акций было продано на триста процентов.
По сути дела, это должно привести к краху. Если он вложит все деньга в освоение суши, то что останется учредителю? И вообще, как он сможет расплатиться за триста процентов акций?
Но на бумаге все выглядело прекрасно. Средства и оборудование лились рекой, краснощекий великан, олицетворяющий возрожденную культуру, поднимался со дна океана, стряхивал воду с могучих плеч и ступал на сушу. А следующий шаг — межпланетные, а потом межзвездные путешествия. Замысел «К звездам!» был грандиозен, и Сэм Рид, не жалея сил, работал над его воплощением.
Прошло два месяца.
Плоды успеха сыпались как из рога изобилия. Одним из таких плодов, упавшим прямо в руки, была Росейз. Сэм запер все три свои квартиры и специально для Росейз нанял новую, сверху донизу набитую немыслимой роскошью. С одной стороны окна выходили в огромный сад — чудо гидропоники, — цветущий с такой же буйной, хотя и безопасной, пышностью, как и джунгли на континенте. Из противоположных окон можно было наслаждаться сверканием огней раскинувшегося внизу Купола, в котором все, от мала до велика, плясали под его дудку. Это было настолько ярко и великолепно, что напоминало сон шизофреника. Но это было правдой.
Если бы Сэм вовремя остановился и пораскинул мозгами, он, может быть, сообразил бы, что водоворот событий, уже полностью вышедших из-под контроля, затягивает его все больше. Он бы увидел, что все вокруг смешалось в совершенную неразбериху, и если бы ему дали время подумать… Но подумать ему не дали.
В тот день, когда его час наконец пробил, Росейз сидела у него в ногах на низеньком пуфе и пела одну из своих щемящих сладких песен.
Ее фиолетово-синие юбки широким кругом лежали на полу, изящная головка склонилась к высоким рогам лиры, а низкий бархатный голос звучал особенно мягко.
«Медленно дева к нему подошла, ах, сэр, к нему подошла…» Какая истома прозвучала в последних словах! Старинная баллада казалась написанной именно для нее. Мелодия словно парила в комнате: «И молвила дева…» Росейз смолкла, потому что на экране видеофона замигала желтая точка, и тихонечко заныл зуммер.
Какой-то серьезный разговор, это ясно. Кого попало не соединили бы с ним в такое время. Он лениво спустил ноги с дивана и встал.
Росейз не подняла головы. Мгновение она сидела неподвижно, как бы зачарованная жужжанием зуммера. Потом, не глядя на струны, она взяла последний аккорд и пропела заключительные строки баллады: «Мой друг, ты умрешь, ах, сэр, умрешь…»
Когда Сэм подтвердил вызов, экран засветился и на нем появилось лицо, заставившее его слегка отшатнуться. Это была крайне рассерженная Кедра Волтон. Ее иссиня-черные волосы взлетели как у Горгоны-Медузы, когда она резко повернулась к нему. Ожидая включения, она, видимо, разговаривала с кем-то, находящимся сзади, и Сэму показалось, что именно этот собеседник и был причиной ее раздражения. Он оказался прав.
— Сэм Рид, ты дурак, — сказала она ровным голосом без какого-либо предисловия. Даже следа египетской невозмутимости не было на ее прекрасном, вздрагивающем от отвращения лице. — Ты что, в самом деле решил, что будто сможешь после всего этого уйти в тень?
— Я уже ушел в тень, — заверил ее Сэм. Его уже давно смущала неизбежность сегодняшнего разговора.
— Жалкий дурак, ты просто не знаешь Бессмертных. Наши планы работают медленно. Нам нет нужды спешить! Как ты мог вообразить, что Захария Харкер допустит такое и оставит тебя в живых? Он…
Из-за ее спины раздался голос: «Дорогая Кедра, позволь мне самому говорить за себя». Гладкое, вечномолодое лицо Захарии смотрело на него с экрана. Спокойная, ровная мысль светилась в обращенных к нему глазах. «Как бы там ни было, я очень признателен тебе, Сэм Рид, — произнес голос Бессмертного. — Ты поступил очень умно. В тебе было больше фантазии, чем я мог предположить. Ты очень возвысил меня в общественном мнении. Это приятно. Кроме этого, ты помог мне разделаться с хейловским безумным проектом. За это я хочу поблагодарить тебя отдельно. Я люблю искренность, когда это позволяют обстоятельства».
У него был взгляд человека, глядящего на нечто настолько незначительное, что по спине у Сэма пробежал холодок. В его масштабах времени и жизненного опыта Сэм был пренебрежимо ничтожен. Так смотрят на неодушевленный предмет. На что угодно, только не на людей. Например, на труп. Или на Сэма Рида.
