Марина Ефиминюк - Ловец Душ
– Наташ, поехали со мной в Тульяндию, – вдруг огорошил меня Денис.
Я резко обернулась, так что он едва не слетел с лошади.
– В смысле?
Его круглое лицо, обрамлённое красным платком, светилось надеждой, я сразу отвернулась.
«Только этого мне не хватало!» – промелькнула злая мысль.
– В смысле, если мы будем вместе, то я смогу пгисматгивать за тобой. Я же, в конце концов, имею кое-какие связи. Мой хогоший дгуг, Гоман Менщиков, поможет тебе выпутаться из этой истогии, не уезжай в Сегпуховичи.
Я слушала его проникновенную речь и, к своему ужасу, старалась проглотить вставший поперёк горла горький комок. Роман Менщиков... Смех. Старый прощелыга не поможет мне... сразу не помог же.
– Нет, Денис. Ответа я не услышала.
К рассвету потеплело. Поднялся ветер, пошёл мелкий снег, перемешанный с дождём. Я куталась в тулупчик, придерживая рукой шапку. Тропинка вильнула и пошла круто в гору. Когда уставшая за ночь старая кляча, скользя подкованными копытами, поднялась на холм, я едва не заорала от страха. Мы стояли прямо перед стенами замка Лопатова-Пятница.
Каким-то непостижимым образом, преодолев по сугробам почти десять вёрст, мы вернулись на прежнее место.
Ответ был один, и он пришёл сам собой: замок впускал всех, но никого не выпускал из-под своего мрачного каменного крыла.
Нам оставалось лишь незаметно вернуть в стойло кобылку, проникнуть внутрь через тот же потайной ход и сделать вид, будто всю ночь мы благополучно провели в своих опочивальнях. Честно говоря, за последние семь часов я так вымоталась, что стоило коснуться подушки, как сон, больше похожий на летаргический, просто свалил меня. Не знаю уж, сколько я проспала, но очнулась от громкого душераздирающего вопля. Так кричит раненая медведица, когда убивают её медвежонка, воет волчица, когда уносят её щенят. Я подскочила на кровати, ошарашено озираясь по сторонам, – от резкого пробуждения я никак не могла прийти в себя. Вопль повторился, только теперь он был сдобрен рыданиями и чьими-то глухими голосами.
Подслеповато щурясь, я, босая, в исподней рубахе и ночном колпаке, вышла в холодный коридор, где уже шатался на своих костылях Давидыв в очаровательном чепце на съехавшем парике.
– Ты думаешь, они её нашли? – широко зевнул он.
Я только пожала плечами и поспешила на лестницу.
Они действительно нашли её. Зрелище оказалось, прямо скажем, не для слабонервных. Весь коридор и лестница были залиты бурой кровью. Запах стоял, как на скотобойне – пахло мясом и тленом. Граф с Александром Михайловичем стояли на верхней ступеньке. Ясноокий, бледный как полотно, старался не наступить на особенно большие засохшие озерца, брезгливо поднимая ноги. Внизу, рядом с обезображенным голым трупом сидела на коленях Соня. Она ревела навзрыд, сотрясаясь все телом и не поднимая склонённой растрёпанной головы от окровавленной груди покойной. По углам жались несколько слуг, кстати, их наличие оказалось для меня новостью.
Могу поведать со всей пугающей откровенностью: в том, что осталось от тела, признать Ефросинью было сложно. Похоже, после того как мы спустили её с лестницы в холл, кто-то самым подлым образом оскоромился её плечом, ногой и, кажется, парой пальцев. От вида синеющих обрубков со звериными когтями меня моментально скрутило. Желудок сдавил отвратительный спазм. Чтобы не вывернуться наизанку, я глотнула ртом воздух и взглянула на графа. Тот спокойно рассматривал представшую его взору картину, заложив руки в карманы. Этот псих даже бровью не повёл!
Только через пару секунд он заметил моё присутствие, повернулся и дёрнул губами:
– О, Фрол! Вы, я вижу, проснулись?
Я судорожно кивнула, все ещё прижимая ко рту ладонь. В это время, стуча костылями, едва передвигая ноги, к нам приковылял измученный болью Денис:
– Чегт! – только и смог выдавить он, рассматривая синеватую ступню покойной и рыдающую Соню.
– Скажите, – между тем продолжал граф, отчего-то улыбаясь, – вы не слышали ничего странного сегодня ночью?
Я судорожно замотала головой. Тут Денис, будь он неладен, неожиданно решил исправить положение и отсрочить ненужные расспросы. Он театрально взмахнул костылями, изобразив глубокий обморок от увиденного, с расчётом перетянуть на себя внимание собравшихся, но не прикинул точного расстояния до ступеней и очнулся уже в свободном полёте. В поисках опоры он увлёк за собой графа, схватив того за грудки. Летели они шумно, костеря и друг друга, и замок, как портовые грузчики. В воздухе мелькали то чепец Давидыва, то его ноги в кружевных панталонах, то чёрный камзол Василия.
Только оказавшись внизу, они расцепились, рванув в разные стороны, как окаченные водой мартовские коты. Громко стеная, Денис попытался подняться на колени. Граф, перенёсший падение лучше, подскочил к покалеченному, простите, покалеченной, чтобы помочь встать. Денис завалился на Василия всем телом, попутно, будто ненароком, впечатав локоть в квадратную графскую челюсть. Потом, после череды точных взаимных подсечек, мужчины с грохотом, по громкости сравнимым лишь с надрывными рыданиями Сони, упали на пол. Откатившись друг от друга, они смогли встать на ноги, но оба выглядели крайне раздражёнными и помятыми.
Денис вдруг победоносно вскрикнул: «О!» – и поднял вверх посиневший отгрызенный палец Ефросиньи. И тут мой мерзко сжимающийся желудок подвёл. Поскальзываясь и спотыкаясь, наплевав на все приличия, я бросилась в свою комнату к ночному горшку.
Тело Фроси убрали, кровавые следы смыли, но отвратительный трупный запах все ещё клубился по огромному замку. На обед Давидыв не вышел. Я же, решив разнюхать ситуацию, словно лазутчик, случайно попавший во вражеский лагерь, спустилась в столовую. Сейчас передо мной стояли две практически невыполнимые задачи: первое, узнать, как выбраться из этого проклятого места, а второе – доказать живущим здесь, что к Фросиной гибели мы с Денисом не имеем никакого отношения. Под натиском непредвиденных обстоятельств Ловец Душ отошёл на самое последнее место в списке срочных дел.
Стоило мне открыть дверь, как за столом воцарилась гробовая тишина, разбавляемая редкими, но очень жалобными всхлипами одетой в траур Сони. Она сама как будто усохла, словно со смертью Фроси из её здорового красивого тела ушли все силы и стать. Евсей, схватившись за голову, пялился на пустую тарелку. Граф оборвал себя на полуслове и уставился в окно.
Обед больше походил на военный совет.
– Фрол, – вдруг подал голос ясноокий, когда я усаживалась на противоположном от Лопатова-Пятница конце стола, – вы знаете, что меня удивляет более всего?
– Я весь во внимании, милсдарь, – кивнула я, без стеснения накладывая в тарелку круглые, жёлтые от сливочного масла картофелины.
