Бронислава Вонсович - Плата за одиночество
— А если вы столь снисходительно относитесь к мелким нарушениям закона со стороны иноры Эберхардт, — притворяясь, что ничего не понимаю, сказала я, — то тогда что ты делал у заднего крыльца нашего магазина в тот день, когда мы познакомились?
— Хочешь сказать, когда ты чуть меня с ног не сбила? — улыбнулся он. — Потому что познакомились мы позже.
— Это неважно, ты же понял, о чем я говорю, — отмахнулась я.
Он опять покачал перед моим носом артефактом, но я все так же делала вид, что у меня избирательная слепота. И что мне очень важен его ответ. Он задумчиво на меня посмотрел, вздохнул и сказал:
— Так и будем на пороге стоять? Может, хоть в квартиру пригласишь?
— Рассказ такой длинный?
— Очень…
В конце концов, я сегодня напоила чаем уже двух иноров, почему бы не угостить и третьего? Этот пришел без торта, а значит, к чаю у него ничего не будет, о чем я его сразу честно предупредила, когда мы прошли на кухню…
— Совсем ничего? — уточнил он, даже как-то погрустнев при этом.
— Совсем, — подтвердила я. — Был торт, его инор Хофмайстер принес, но они с Петером его и съели.
Свое сожаление по этому поводу удержать мне не удалось, тем более что сопровождалось оно моим тяжелым вздохом. С одной стороны, все правильно — кто принес, тот и съел. С другой, я и распробовать не успела, как торт закончился, и вот это уже никак не могло быть правильным.
— Надо же, инор Хофмайстер к тебе с тортами ходит, — не удержался Рудольф.
— Я же говорила, что он на мне жениться собрался. Так что не только с тортами, но и с букетами. — Я подумала и добавила: — А в следующий раз обещал и вазу принести.
Тут Рудольф увидел букет, пристроенный в единственную возможную емкость, и рассмеялся.
— Да, ваза, пожалуй, тебе не помешает, — согласился он. — Кастрюли следует использовать по-другому. Даже если они старые и облезлые.
— Не пропадать же цветам, — пожала я плечами. — Без воды они тут же завянут. А кастрюля мне не очень-то и нужна пока. Все равно готовить нечего.
— Штефани, а давай я тебя на ужин приглашу, — неожиданно сказал Рудольф. — Ты же наверняка не ела нормально сегодня.
— Мы с тобой днем в кафе встретились, — напомнила я.
— Так я поэтому и говорю, что не ела нормально, — невозмутимо ответил он. — То ковыряние в тарелках обедом назвать нельзя. Я даже не уверен, что ты там вообще что-нибудь съела.
Я поняла, что действительно хочу есть. Единственный кусочек торта, что мне достался, был необычайно вкусным, но лишь раздразнил привыкший к более основательной еде желудок, и сейчас желудок давал понять, что не просто готов к работе, а взбунтуется, если ее немедленно ему не предоставят.
— Но с условием, что ты мне расскажешь, что делал у заднего крыльца магазина, — поставила я условие.
— А если это тайна следствия?
— Тогда я с тобой никуда не иду. И артефакт твой не надеваю. Ты не доверяешь мне — я не доверяю тебе.
Он удивленно на меня посмотрел. Подумал немного, потом сказал:
— Хорошо. Расскажу то, что можно. Если бы ты у нас работала — рассказал бы все, а так…
— У вас же женщины не работают, — обиженно ответила я. — Так что получается, что ты мне не рассказал бы в любом случае.
— Почему? — удивился он. — Мало, но работают. К примеру, жена Шварца, что дело Сабины ведет, лет двадцать работает уже точно.
Он направил меня к выходу, и я не стала сопротивляться. И есть хотелось, и интересно было услышать, что он мне расскажет. И загадочная жена Шварца опять же. Не представляю, чем может заниматься в Сыске женщина столько лет. Разве что…
— Она секретарем работает? — уточнила я.
— Нет, — коротко ответил Рудольф и замолчал.
Молчал он все время, пока я закрывала дверь и мы спускались по лестнице. Я думала, Рудольф просто не хочет говорить о таких секретных вещах там, где могут услышать соседи, но нет — на улице он все так же продолжал загадочно молчать.
— Так кем же она работает? — не вытерпела я.
— Зачем тебе? — усмехнулся он. — Тоже к нам хочешь? Приходи, у нас интересно, а магам — в особенности. Для начала подучиться придется, но оно того стоит. Или ты решила всю жизнь у иноры Эберхардт проработать?
Он так явно переводил разговор на другую тему, что даже сомнений не осталось — ничего он мне про жену следователя рассказывать не хочет. Но я сдаваться не собиралась.
— Караулить у заднего входа незадачливых продавцов и пытаться втереться к ним в доверие? — ехидно спросила я. — Этим занимается и инора Шварц? А долго учиться придется?
Он захохотал, неожиданно поцеловал меня в щеку и заявил:
— Боюсь, что втираться в доверие у тебя никогда не получится, так что инора Шварц может не опасаться конкуренции.
Я сделала оскорбленное лицо, но любопытство было сильнее желания выглядеть подобающе, так, как нас учили в приюте. Какой ужас, прошло всего несколько дней, как я оттуда вышла, а меня уже на улице целует совершенно посторонний инор, а я даже на него не ругаюсь. Богиня, что сказала бы сестра-смотрительница? Мою вину несколько смягчало только то, что я его целовать не собиралась да поцелуй был скорее дружеский, такое мимолетное касание, легкое и нежное…
— И все-таки, кем у вас может работать замужняя женщина? — не унималась я. — Дом, дети и все такое… Это же времени требует.
— Детей у них нет, насколько я знаю, — неохотно ответил Рудольф. — И отношения в семье такие, что каждый стремится на работе подольше задержаться. Давай о чем-нибудь другом поговорим, а? У меня такое чувство, что я начальство за глаза обсуждаю.
Наверное, мне бы тоже не понравилось рассказывать про инору Эберхардт посторонним людям, так что пришлось смириться, что я не узнаю, кем работает в Сыске инора Шварц. Да и не столь это интересно. В засаде она не сидит, это точно, так что либо в их лаборатории всякие улики изучает, либо бумажки перекладывает в каком-нибудь из кабинетов.
Я думала, Рудольф поведет меня в кафе, где мы сегодня обедали, но нет — после серии поворотов, восстановить которую сама я бы не смогла, мы очутились перед входом в полуподвальное помещение, над которым сияла россыпь магических разноцветных огоньков. Выглядело это скорее уютно, чем устрашающе. И внутри тоже оказалось довольно мило. Добротные квадратные деревянные столы, на которых не было скатертей, но вместо них лежали очень симпатичные салфетки с цветочной вышивкой. Яркие цветочные же картины на стенах перемежались связками лука, чеснока и каких-то сушеных травок Но самое главное — там просто умопомрачительно пахло. Свежим хлебом. Жареным мясом. Какими-то специями, для меня непривычными. Непривычен для меня был и вид официантов — все они оказались гномами.
