Евгений Филенко - ШЕСТОЙ МОРЯК
яро приветствовал.
Вёсен смельчак
сна покровы застиг.
Нос не учуял
медвежонка несносного.
Страх снарядил
темным голосом белые
Стронуть покровы
Дочь Ярла славную.
Вертел заржавленный
грезил рекою.
Трапеза пышная
тинг веселила.
Пьяница истово
качал на коленях
Аса.
— Постой, как это он мог качать аса? — поразился Бьярки.
— Очень просто, — пожал плечами Локи. — Что тебя удивляет? Мой папаша никогда не был трезвенником. И асом, кстати, не был — всего лишь великаном. Неужто ты думаешь, будто моя матушка ни разу не доверила ему понянчить собственного отпрыска?!
Жемчуг смотрел
задушевно и ласково.
Гроб между тем
в рассужденья пустился.
Оттель Долдон,
своей кротостью славный,
Спорить затеял
с безумным кувшином.
Откель Разумник,
что в законниках числился,
Выкатил ковш,
не оставив сомнений.
Сходна беседа
с освежеванным ветром.
Бьёрк Косоглазая
злобно вздохнула.
Острый вопрос
встал со всей незавидностью.
Рьяно сустав
всем дорогу сулил.
Полярный сосед
хаял юбку холщовую.
Молча преследовал
Тюра безрукого
Призрачный хлев.
— Вот ты обещал, что я сойду с ума, — сказал Бьярки. — А я сейчас хохотать начну. Как хлев может преследовать самого Тюра, конунга всех битв?!
— В кошмарах, — сказал Локи. — Да так, что Однорукий просыпается в холодном поту и уцелевшей рукой нашаривает меч, который он всегда держит в изголовье. «Призрачный хлев» — это же пасть Фенрира, в которой Тюр по собственной заносчивости потерял руку!
Ётун нехитрый
напрасно гнездился.
Злой холостяк
пустозвонил без толку.
Носатый ведун
без ума приговаривал.
Пьяница бил
корову муругую.
Моржовая дева
отчаянно прыгнула.
Темная драпа
разрешилась вдруг висой.
Маленький ас
образумил Дочь Ярла.
Что ж он наивно
в тени пригорюнился?
Разрушительный дурень
внимательно вперился
В героя ирландского
Беовульфа,
Поражающего чудовище Хрюнделя.
— Это ты про Оттеля Долдона? — спросил Бьярки. — Слышал я, как он пялился на ту парсунку, что висит у Хейд Босоногой в изголовье. А уж иначе как разрушительным его и не назовешь! Одно слово — берсерк! Вот только не пойму: как из драпы может получиться виса? Вису произносят от широты душевной, единым порывом. А драпу полагается сочинять неспешно и обстоятельно, нанизывая один стих на другой.
— Но ведь это темная драпа, — сказал Локи. — Неужели непонятно?
— Нисколько, — признался Бьярки.
— Тяжело с вами, людьми, — вздохнул Локи. — Иногда вы кажетесь ничуть не умнее ётунов. И какой дурак вас выдумал?
Ржавая глотка
с трудом говорила.
Нос изумленный
сетовал горько
На бабу последнюю,
в то время как разум
Живописал себя
властью обиженным.
Пробовал задницу
звонкий комар.
Ворон больной
слишком поздно увидел
Фенрира, к хворям его
безразличного.
Ветхий драккар
надругался над лодкой.
Вода походила
на мертвенный серп.
Бьярки младой,
не по годам молчаливый,
Плыл.
— Я и впрямь все время молчу, — сказал Бьярки. — Только никуда не плыву, да и не собираюсь.
— Напрасно ты так думаешь, — сказал Локи. — Мы все плывем, и нет нам ни мгновения роздыху.
— Как такое возможно? — подивился Бьярки. — Я сижу, ты сидишь, книги лежат, огонь горит...
— И в то же время все это плывет по Реке миров, — заметил Локи.
— Ты говоришь о Гиннунгагане? — спросил Бьярки. — О мировом хаосе, породившем первого великана Имира?
— Скорее, о той бездне, что пришла на смену Гиннунгагапу, — пояснил Локи, — потому что хаосом ее точно не назовешь. В хаосе-то не заскучаешь! Потому я и здесь, чтобы заправить пресную похлебку мирового порядка щепоткой пряного хаоса. В этой правильной, законопослушной бездне степенно и неотвратимо плывут от начала к концу времен все миры. А я, без всякой надежды на успех, снова и снова пытаюсь сбить их с раз и навсегда намеченного пути. Как тебе такие строки:
