Антон Первушин - Отдел Массаракш
- А ты не бери в голову, - отозвалась Малва, и по тону ее нельзя было понять раздосадована ли она тем, что Птицелов не изволит вопить от восторга. - Растить тебе его все равно не придется.
- Как же ты сама… здесь?
- Зачем же сама? - удивилась Малва. - И почему здесь? Коменданту я, как и положено, доложила. «Янтарный орел» прилетел, а значит, прощай болото…
- Постой. - Птицелов оставил в покое молнии на комбинезоне, поглядел на запрокинутое лицо женщины. - Что это за небывальщина такая? Зачем это вас забирают на спецвертолете?
- Всякий знает, что наши дети рождаются в «Теплой лагуне», - пояснила она. - Это уж потом каждый попадает туда, куда судьба забросит… И правильно, по-моему. У детей должно быть счастливое сытое детство. Лихорадки и упырей на их век еще хватит.
- А как же ты, Малва? Что будет с тобой?
- Со мной-то? Да ничего не будет. Отдохну, подлечусь. Там же чистый рай… Это вам, мужикам, не повезло - до конца срока по болотам кантоваться. А нам, бабью, стоит лишь залететь…
- Выходит, ты нарочно?
- Залетела-то? Понятное дело. Хватит уж тут гнить да вас, вонючек, ублажать… Ты, мутоша, не расстраивайся, без дела надолго не останешься. Вон косоглазая как на тебя заглядывается. Я ей, правда, перед отправкой космы-то повыдергаю…
- Зачем?
- Чтобы знала, как на моего парня косяки кидать.
- А вот и не придется ей космы выдергивать.
- Почему это?
- Потому это…
Потом Птицелов долго молчал. Сосал на- свай, сплевывал на бумажку. Малва молчала тоже. Через какое-то время она начала посапывать. Птицелов осторожно, чтобы не разбудить, поднялся, снял со стены поварской ватник и укрыл им женщину. Верхний люк в командную рубку Птицелов заприметил уже давно. Снова пригодилась дэковская отмычка. Створки разомкнулись с тихим шелестом, и Птицелов очутился носом к носу с комендантом. Туску полулежал в кресле, зеленая форменная рубаха была расстегнута до пупа. Струя теплого воздуха из кондиционера волновала волосы на брюхе. В руке Хлыщ сжимал стакан, на дне которого темнели остатки краснухи. Глаза коменданта были подернуты черной тоской - такая всегда находит, если переборщить, дозой. Казалось, что Туску настолько далек от происходящего вокруг него, что ничего не стоило бы взять с письменного стола пресс-папье да размозжить его бугристую голову и… спокойно уйти. Пожелай Птицелов так сделать, его бы ничего не остановило. Но он, памятуя о «гондолах», не собирался причинять коменданту какой-либо вред. Хотя и не мешало поквитаться с этой сволочью за ребят, что полегли ни за что ни про что в треклятом квадрате девяносто один дробь шестнадцать. Птицелов быстро перебрал сваленные на столе заккурапии. Главным образом это были разнообразные финансовые документы: счета должников, черновики бухгалтерских отчетов, сметы. Птицелов быстро проглядел некоторые из них, наконец, наткнулся на то, что искал. Это была заккурапия, на клапане которой значилось: «Делинквент Птицелов (сын Сома)…».
Птицелов быстро перелистал страницы. Здесь была вся история его пребывания в лагере. Договор, квитанции на штрафы, копии доносов Снулого Карася. Ага, вот и предписание: «Коменданту СЛ 1081. По запросу ДСИ. Срочно подготовьте к отправке делинквента Птицелова спецтранспортом "Янтарных орлов"». Поперек текста красовалось размашистое факсимиле самого прокурора Особого Южного Округа. - Не шибко вы дорожите «справными корчевщиками»…
Он уже знал, зачем прилетают в лагерь «Янтарные орлы». Осталось выяснить, что означает это сокращение - ДСИ. В нем-то вся соль и заключалась.
Почему- то Птицелов был уверен, что тут ему может помочь Облом.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Зеленая пена бурлила за бортом - спецвертолет мчался над джунглями. Два пилота элитного подразделения «Янтарные орлы» заставляли машину лететь наперегонки с ветром. Похожая на уродливую кляксу тень текла через непроходимые росли, по просекам, рассекающим пятнистое полотно тропического леса, по сияющим отраженным светом проплешинам болот… и нигде не задерживалась даже на миг.
Птицелов не отрывал глаз от тени. Он сидел, прижимаясь лбом к холодному стеклу. От высоты и скорости захватывало дух. Птицелов в жизни не испытывал ничего подобного и боялся, что больше не испытает. В те минуты он до судорог завидовал высокомерным «Янтарным орлам», завидовал всем, кто имеет дело с вертолетами и аэропланами. Даже всадникам железных птиц - пришельцам из других миров - тоже немного завидовал. И почти не ненавидел. Ненависть отступила на задворки души, вытесненная искренним восторгом.
А внизу проносились стаи крысланов - уродливые твари не могли соревноваться с машиной ни в скорости, ни в силе. Мелькали лагеря дэков, обширные зоны расчисток, шагающие экскаваторы. Мелькали заставы и научные станции. Мелькали башни ПБЗ - да не те, что были раньше, а новые, поставленные на службу народу.
Грохотали винты, выли двигатели, свистел воздух. Малве было страшно, Малву укачивало, Малва стискивала запястье Птицелова сильными пальцами с крохотными ноготками. А Птицелов видеть не видел ее страданий, он - обычно молчаливый мутант - что-то непрерывно говорил. Говорил, говорил, говорил… Рассказывал, что видит. О том, что на душе творится, рассказывал. Малва не слышала Птицелова, она была оглушена ревом машины. Она жалась к его твердому плечу, бормотала молитвы и заклинания-обереги, кусала губы и глотала слезы.
Пять других женщин вели себя точно так же. Вот только не к кому было им прижиматься, их мужики остались в джунглях да на болотах - дэки, десятники, охранники, вольнонаемный персонал, солдаты и офицеры.
Вот и глядели девки на Малву с неприкрытой завистью.
…Зеленая пена джунглей отступила, схлынула. Вертолет пронесся над затоном, где до сих нор теснились ржавые баржи-самоходки, потом - над Курортом. Сначала внизу был новый город - скопление неказистых зданий и ровные ряды лагерных бараков; сразу за ним - старый город: мили разрушенных кварталов, радиоактивные руины и череда воронок, заполненных стоячей водой.
Набережная Курорта ушла под воду. Волны разбивались о развалины, лизали битые плиты. Из воды торчали перекошенные столбы, старые стены, облюбованные чайками, памятники великим деятелям времен Империи - куда же без них?
«Жаль, Облом, тебя нет с нами… - подумалось Птицелову. - Сейчас бы пару баек застольных об этих улочках, о набережной, которую почти уж не видать… О том, как ты радовался здесь жизни - молодой, лихой и беззаботный. До войны. До того как ты стал штурмовиком. До того как стал Неизвестным Отцом - Калу- Мошенником. Но судьба твоя - гнить на болотах, друг-дэк. Быть может, свидимся еще. Если продержишься до конца срока, и если меня не разберут, как бычью тушу на бойне, в подвалах, этого самого ДСИ, и не разложат по баночкам…» Облом стал мрачнее тучи, как только Птицелов произнес это проклятое сокращение - ДСИ. Низвергнутый Неизвестный Отец думал- думал, а потом и выложил: «Ложки гнуть не стану, мутоша. Только спокойнее на расчистке срок мотать. Мезокрылы, Штырь да Хлыщ - твари одной крови, но куда им со Странником тягаться?… Но ты, если карта ляжет, не дрейфь! Порядки, крути не крути, а не те, что при Папе были. Кому-то стало вольготнее, а кто-то кантуется почище петуха парашечного, массаракш! Закрыли "Волшебное путешествие", открыли "Раскаиваться поздно!". Госчиновникам разрешили ездить на хонтийских иномарках, но завод "Машиностроитель" распродали по кирпичику и винтику непонятно кому. Странник силен - но не так, как прежде. Пособник режима Отцов все-таки. Просто его отрасль никто принять не может, там сам черт ногу сломит, и ставленникам нового режима пока образования не хватает, чтоб отправить Странника на покой… Ты, мутоша, запомни главное: станут подсовывать бумажки для подписи - отправляй куда подальше! Станут говорить, мол, ты как никто другой подходишь для эксперимента, результаты которого крайне важны для Свободного Отечества, - смело показывай кукиш! Пусть оближутся! Станут сулить пенсию, социальный пакет, льготы по инвалидности - уши не развешивай: покойнику пенсия не сильно нужна… Они, конечно, угрожать возьмутся. Может, по морде разок-другой врежут - Стран- пик это дело любит,- а потом переведут на общественные работы: полы в моргах мыть да дрова в печи крематориев подбрасывать. Так, глядишь, срок и отмотаешь. Выпустят на волю гражданином, и гуляй!»
