Джеффри Арчер - Месть Бела
Чтоб было удобней подстраивать, я забрал ножик у Апреи. Нехотя, после раздумья, но она отдала его, одну из главных, если не главную ценность в их древесной жизни. Поверила.
Потрудился я на славу. Работал споро. Нашуметь я не особенно боялся. Даже наоборот — шум был мне как бы на руку. Если человек шумит, значит, ни сном ни духом не ведает, что к нему подкрадываются. И враги, несомненно, пойдут на звуки, то есть на меня, — чего я и добивался.
Что они уже рядом, я понял по истошному крику, раздавшемуся справа. Крик тот вышел таким, каким я и ждал. Не крик радости, удивления или предупреждения. А крик боли. Значит, один вляпался — и известно во что. Он ухватился клешней за лиану, натянутую как тетива, и сорвал с места сук. Сук (здоровенный, надо сказать, да ведь и Конан из Киммерии не слабак) я отвел до упора, вот он-то и шибанул со всего размаха неизвестного серого гнездовика. Судя по тому, что крик не смолкал, ветка не просто хлестнула лазутчика, а угодила в него одним из заточенных мною сучков.
Тут и слева раздался треск, а следом вопль. Тоже не приходится гадать, в чем дело — подрубленный мечом сук рухнул вниз вместе со ступившим на него человеком. И, похоже, человек не просто свалился, а угодил в путаницу лиан, перемазанных смолой, где он должен сполна ощутить, каково приходится мухе в паутине.
Я не стал ждать, когда сработают остальные ловушки: можно было прождать до второго пришествия этого ихнего Азарха. Сперва я двинулся туда, откуда прилетел первый крик. Крик уже затих, вернее, перешел в стон.
Человек, что стонал, был не жилец. Он лежал на суку, обхватив его руками и ногами, рубаха на левом боку пропиталась кровью, кровь стекала на нижнюю ветку частыми густыми каплями. Следовало облегчить его мучения точным ударом ножа. Заняло бы мгновение, но это мгновение я тратить не стал. А ну потом как раз его не хватит самому.
Я нащупал ножны на поясе умирающего, выдернул из них нож, сунул его в зубы — руки-то нужны свободными — и, быстро перебирая ветки и лианы, устремился к следующему серому лазутчику, влипнувшему в мою ловушку.
Конечно, Бел ограбил меня изрядно, однако ж не все умыкнул этот бог прохвостов, который и сам первейший прохвост. К примеру, оставил нетронутой быстроту отклика тела на неожиданности...
— ...Реакцию, — пробормотал себе под нос Симур. Они в тот момент как раз двигались по дорожке, соединяющей тенистый сад и винный погреб. Словно опомнившись, философ поспешно добавил: — Ну, продолжай, продолжай, Конан...
— ...что и пригодилось как нельзя кстати, — за сегодняшний день киммериец прекрасно научился продолжать ровно с того места, на котором его прервали. — Стоило раздаться шороху, как я уже отпрыгивал на соседнюю ветку, перемещая нож в ладонь. И только ноги коснулись ветви, я метнул клинок.
Там, где до прыжка находились мои ступни, вонзилась в дерево стрела и мелко дрожал ее оперенный серыми перьями кончик. А там, откуда прилетел шорох, затрещали сучья, из путаницы ветвей вывалился с моим ножом в груди лохматый человечек и, не проронив ни звука, обрушился вниз.
Нож у древесных жителей, к которым я нынче невольно присоединился, великая драгоценность, нет спору, потому неплохо было бы слазать вниз и выдернуть клинок из убитого, да вот времени на то не отыскивалось, если я хотел защитить папашу Меркара с дочкой от врагов. А я хотел.
Ножны с мечом как назло зацепились за сучок. Когда возился с ними, услышал справа и довольно близко удивленный вскрик, шорох с треском и после протяжный стон. Ага! Я понял, что случилось. Некий серый гнездовик, чьи уши развернулись на непонятные и подозрительные звуки, поспешил в ту сторону, на подмогу или даже на выручку. Поспешив, он схватился рукой за лиану, за удобную такую лиану, в которую так и тянет вцепиться, потому что рядом почему-то нет других лиан, будто их повырубил кто. Схватился — и вдруг эта лиана подбросила его вверх, в гущобу мелких сучков, опуталась вокруг руки. Он повис и, вероятно, вывернул или растянул запястье. Зато другая грабля у него оставалось свободной, да и нож наверняка за поясом имелся, поэтому он без труда мог перерезать лиану и освободиться. Этого-то ему я и не собирался позволить.
В два счета я добрался до нужного места. У меня уже наработалась сноровка в ползанье по деревьям, только я наделся, что она мне надолго не понадобится и остаток жизни я все-таки прохожу как человек, по твердой земле.
Поспел я вовремя. Человек мальчишеского роста и телосложения, но с косматой черной бородой, вращаясь меж ветвей на зеленой нитке стебля, поднес к лиане нож и чиркнул по ней, видать, хорошо отточенным лезвием. Чиркнул еще раз, перерезал лиану и — упал прямо в подставленные мною руки.
Любезничать с ним я не стал. Выкрутил ручонку (с виду хилую, но оказавшуюся крепкой), запихнул себе за пояс выпавший из ладони нож, ухватил красавца за грязную нечесаную гриву и свесил вниз. Сам я для устойчивости уселся на ветку. Легко удерживая пленничка... весу-то в нем, тьфу, пятерых таких бы удержал, сам видишь, Симур, чем-чем, а силушкой меня не обделили папаша с мамашей, вкупе с Кромом и прочими силами небесными. Помню, как-то раз на спор сотню шагов проволок на плечах взрослого гиперборейского быка... Молодой тогда был, глупый, поддавался на всякие подначки, дескать, а слабь тебе, Конан, быка поднять и протащить. А я от такого приходил в бешенство и давай таскать, что говорят. Однако ты ж, гляди, не надорвался, здоровехонек и по сей день... Так вот значит, держу этого бородатого мальца и спрашиваю:
— Ну, бог древесной красоты, жить хочешь? Тогда скажи, сколько вас всего прискакало в наши края?
А этот недомерок в ответ шипит, плюется и нехорошо так ругается:
— Грязь на корнях, вонючий перекормыш, тупой низовик, помет улиточной жабы, выкидыш белки-летуна, гриб-лобоносик...
Я уж и нож к горлу приставил, а он все свое, правду говорить никак не желает. Времени на увещевания у меня не имелось, с новым лесным другом следовало проститься. Без нужды резать людей я не люблю, потому ограничился тем, что стукнул кулаком по его упрямой черепухе. Тюкнул не со всей мочи, чтоб насмерть не пришибить, но достаточно весомо, чтоб обеспечить ему долгий беспробудный сон. Короче говоря, сегодня не быть ему больше воякой. Оставил я моего бородатого приятеля подвешенным за кожаный пояс на прочном суке. Хотя за свою грязную брань, обращенную на гордого сына Киммерии, он, конечно, заслуживал лютой смерти. Быть может, напрасно я его тогда пощадил. Но ход времен не обратить вспять, не вернуться в реку, в которую раз ступил...
