Сергей Волков - Стража последнего рубежа
Проехав пустую, точно вымершую деревню Разлогово, «майбах» попетлял по заснеженному проселку и ткнулся носом в сугроб у склона холма.
— Все, барышни, дальше дороги нет, — весело объявила мистресса, выбираясь из машины. Тут же брови ее сошлись к переносице, лицо исказила хищная гримаса. Несколько раз с шумом втянув воздух, колдунья привалилась бедром к крылу «майбаха». — Черный след. Глубокий, полный. Словно вчера лег. Понимаешь, Клавдия Васильевна?
— Понимаю, — кивнула златея, встав рядом. На руках она держала спящего шипуляка. — Но я не отступлю, а ты со мной пойдешь, Ольга Ивановна. Не можешь не пойти — слово на тебе.
Мистресса вздохнула, приподняла полы кожаного пальто и, по-журавлиному ступая высокими сапогами, первой двинулась вверх по склону. Соня, ничего не поняв из разговора, поспешила за ней — идти рядом с тетей Клавой, держащей на руках, словно ребенка, сопящего уродца она не могла.
Знакомый лесок, в котором Соне уже пришлось побывать вместе с морионцами, насквозь продувался ледяным ветром. Высокая фигура мистрессы мелькала впереди, между деревьями. Соня нагнала ее, прикоснулась к руке.
— А когда дойдем — что будет?
— Из полуверка личеня делать станем, — непонятно ответила сильверея, тяжело дыша. Через некоторое время, словно сжалившись над недоуменно смотрящей на нее девушкой, мистресса пояснила: — Он сейчас и не человек, и не незнать. Одно слово — полуверок. Но чаровали его сильно, под гнетом заклятье клали. Гнет свалить только на том же самом месте можно. Потому и идем. И дай нам всем Баал-зебул удачи не встретить того, кто…
Договорить она не успела — сзади встревоженно вскрикнула тетя Клава. Соня обернулась, а мистресса уже ломилась через кусты куда-то в сторону, на ходу срывая с себя тяжелое пальто.
— Держи! — неожиданно сильным голосом рявкнула дворничиха, резво пробегая мимо, и сунула в руки опешившей Соне шипуляка. Прижав остро пахнущего псиной карлика к груди и стараясь не опускать на него взгляд, девушка изо всех сил бросилась следом за колдуньями.
Она остановилась на краю небольшой поляны. Злой ветер хлестанул по лицу снежной плетью, высекая из глаз слезы. Соня сморгнула и не сразу заметила, что помимо тети Клавы и мистрессы на поляне находится еще один человек — низкорослый, широкоплечий азиат, то ли казах, то ли киргиз, а может быть, и китаец.
Сперва она решила, что это какой-то рабочий, строитель или дорожник, но потом до Сони дошло, что строители не ходят в шелковых коричневых куртках, подпоясанных зелеными широкими поясами, расшитыми иероглифами, и у них над левыми плечами не торчат рукояти мечей.
— Клавдия Васильевна, это он, — негромко сказала тем временем мистресса.
— Вижу, Ольга Ивановна, — так же тихо ответила ей дворничиха.
Мужчина шумно засопел, переводя внимательный взгляд узких глаз с одной женщины на другую. Соня обратила внимание на странную голову незнакомца — очень большую и приплюснутую сверху, точно тыква.
— Куэс аэтас! — воздев руки, пропела мистресса. В ответ незнакомец зашипел, как рассерженная кошка, присел и нелепым, приставным шагом двинулся вбок, одновременно вытаскивая меч.
Тетя Клава, что-то бормотавшая в кулак, выкинула раскрытую ладонь. Снежный вихрь закрутился на поляне, скрыв на мгновение из виду и дворничиху, и азиата с мечом. Мистресса закричала. В крике ее Соня явственно расслышала ужас.
— Это каппа! Демон-палач Зусан-оо! Поклонись ему, златея! Поклонись, иначе…
Что «иначе», Соня не расслышала, а до тети Клавы слова мистрессы вообще не долетели, унесенные прочь ветром. Старуха шла прямо на демона, и полы ее оранжевого жилета трепетали, словно огненные крылья.
— Сто-о-ой! — Пронзительный визг мистрессы ударил по ушам, заглушая рев ветра, и вдруг наступила необыкновенная, стеклянная тишина.
Соня попыталась пошевелиться — и не смогла двинуть даже мизинцем. Она превратилась в живую статую, но при этом видела зависшие в воздухе снежинки, мистрессу, распластавшуюся в прыжке, взлохмаченные седые волосы тети Клавы, выбившиеся из-под платка, приоткрытый рот дворничихи, изумленно округлившиеся глаза…
Каппа короткими и быстрыми шажками подбежал к замершей златее и воткнул меч ей в живот. Гортанно выкрикнув какую-то фразу, он крест-накрест рубанул женщину, присел — и пропал.
Рев ветра обрушился на Соню, словно кто-то снова включил звук. Снежный заряд сбил ее с ног, она выронила шипуляка и сунулась лицом в сугроб. Несколько бесконечно долгих секунд девушка выбиралась оттуда, а когда наконец-то оказалась на ногах, ветер уже стих, снег перестал, а посреди поляны, над телом тети Клавы, сидела и выла, царапая себе лицо, мистресса…
Переступая негнущимися ногами, Соня подошла к ним. Все лицо тети Клавы заливала кровь, лишь глаза, неожиданно ясные, точно отмытые талой водой, голубели пронзительно и ярко. Из приоткрытого рта вырвались какие-то слова, но Соня не поняла их.
— Ниже! Ниже нагнись! — простонала сильверея, сидящая в снегу поодаль. Соня упала на колени, склонила лицо к умирающей. Слезы душили ее.
— У матери… братья были? — прошептала тетя Клава.
Сперва девушка не поняла, при чем тут ее мать, но мистресса прикрикнула:
— Отвечай!
И Соня отрицательно покачала головой.
— А у бабки?.. — снова спросила златея.
Соня снова ответила — нет.
— Прости меня… девонька… — прохрипела старуха и скользкой от крови рукой сжала пальцы девушки. И в тот же миг глаза ее засияли чистым золотом, а голос обрел силу. Над заснеженной поляной полился тягучий, низкий наговор, древний и жуткий: — Костями вражьими, силой чуровой, молоньей-Перуницей, Ирием-садом, крестом Христовым, Марией-девой, душою своею заклинаю рабу Божью Софью принять силу чаровную до упокоя. Слово мое верное, как вера наша православная. Аминь! Да пребудет с тобой, раба Божья Софья, праматерь наша Мокошь и Святая Богородица!
Златея умолкла, изо рта ее толчками пошла темная, густая кровь, свет в глазах погас, и Соня поняла, что тети Клавы больше нет…
Она поднялась на ноги, машинально вытирая мокрую от крови руку о пуховик, и, не глядя на мистрессу, уронившую лицо в ладони, куда-то пошла, опустошенная, без мыслей в голове, ничего не видящая и не замечающая. И тут ее скрутило. Острая боль прошила все тело, захрустели кости, судорогой свело ноги, к горлу подступила тошнота. Соня закричала — и не услышала своего крика. Ее бросало то в жар, то в холод, в висках ломило, глаза застилала красная пелена…
Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Соня стояла на четвереньках, не замечая, как вокруг ее рук с шипением тает снег, и очумело вертела головой.
