Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – герцог
Из тьмы совсем близко выступили знакомые стены. Я присмотрелся и счастливо охнул, узнав Альтенбаумбург. Ни одного огонька в нем, мрачная черная громада, пропорции искажены, это не совсем тот Альтенбаумбург, в который я прибыл герцоговать… и все-таки это не отвратительное и смердящее болото…
Я прижался к земле, сознание начало мутиться, началось все еще долгое превращение в человека… хотя, как мне кажется, есть прогресс. Это у меня получается все быстрее.
Когда сознание очистилось, я выбрался из крупнозернистого песка и поспешил на холм, угадывая, что главные ворота окажутся с моей стороны.
За спиной послышался далекий хриплый вой. Я насторожился, всматривался непростительно долго. Наконец из сумрака выметнулись длинные гибкие тела.
Я охнул и попятился, торопливо срывая с плеча лук Арианта. Звери мчатся прямо на меня, крупные, как тигры, но с блестящими, как слюда, гребнями на спине от самой головы и до хвоста.
Пальцы мои наложили стрелу на тетиву, лунный свет падает на их головы, и руки мои застыли, как будто превратились в лед. Страшнее пастей вообразить просто немыслимо, горящие дьявольским огнем глаза, полные злобы и ненависти, зубы как ножи, красные даже в ночи пасти…
– Да пошли вы все, – прохрипел я люто. – Да исчезнут, яко дым, враги Твои…
Горячая кровь пошла по телу трудными толчками, я поднял лук снова и, резко оттянув тетиву до уха, отпустил вместе со стрелой.
Бегущий впереди зверь дернулся на ходу, другие начали догонять, а он запнулся и ткнулся мордой в землю. Я начал стрелять часто, как можно чаще, твари подпрыгивали под ударами тяжелых стрел и падали в корчах на землю, но из тьмы выскакивают еще и еще.
Я оглянулся в страхе, до замка еще бежать и бежать, пусть быстрее меня нет стрелка, но половина этих тварей точно доберется до моей глотки…
Отступая, я убрал лук и, не доставая меча, ринулся со всех ног в сторону мрачных стен. Плотную, как камень, тишину взламывает только мое хриплое, рвущее грудную клетку дыхание. Ноги сперва несли быстро, словно убегающего оленя, но до замка оставалось еще несколько сот ярдов, когда я услышал их торжествующий рев и сопение почти за спиной.
Я выхватил меч и обернулся. Сердце трепещет и колотится уже в горле, ноги подкашиваются, а руки отяжелели, но я выставил перед собой острый клинок.
Твари приближаются из-за своих тяжелых тел короткими прыжками. Я содрогнулся при виде безумия в их горящих глазах, прошептал первые слова молитвы, какая пришла на ум, и, сжав челюсти, приготовился к схватке.
Далеко-далеко на границе слуха прокричал петух. Твари не остановились, одна опередила других на два корпуса, последний прыжок, я успел качнуться в сторону, все оставшиеся силы вложил в быстрый и сильный удар.
Чудовище рухнуло на землю, я быстро развернулся, остальные уже в двух шагах, одна за другой припали к земле и прыгнули…
…их тела на лету истончались, я успел увидеть сквозь них звезды, все понял и в бессилии опустился на землю. Ладонь левой руки упала на жесткую чешую твари Темного Мира. Осталась только срубленная голова, а тело истаяло, исчезло без следа.
Я посидел несколько минут, вздрагивая и заново переживая весь ужас, затем ухватил за блестящий гребень на голове чудовища, приподнял. На меня с неистовой злобой взглянули медленно тускнеющие глаза ночного монстра.
Красный огонь в жутких глазах все еще горит, хотя с каждой минутой слабее, пасть еще оскалена, острые зубы блестят, странные зубы – все резцы и клыки, ни одной пары жевательных.
На востоке в небе вспыхнуло алым огнем первое облачко. Я поднялся, держа отрубленную голову, и пошел в сторону замка.
Глава 4
Я почти не помнил, как прошел через ворота. Меня шатало, справа, слева и со всех сторон слышалось злобное рычание Адского Пса, я встретился с ним взглядом, и всего окатило холодом: шерсть на нем вздыблена, глаза горят, как факелы, верхняя губа поднялась, обнажая клыки вдвое длиннее, чем у этой твари. Вокруг суетятся люди, с меня сдирают побитые и погнутые доспехи, звучат испуганные голоса.
Марсель Паньоль отстранил челядь, все суетятся и вопят, а он подхватил меня под руку и почти понес к распахнутым воротам замка. К голове гончей Темного Мира притронуться никто не осмелился, я так и занес ее в покои и уронил там на пол.
Паньолю помогли усадить меня в кресло, над головой навис, жарко дыша, громадный, как бык, Адский Пес. Обжигающе горячий язык вылизывает мне лицо, начальник охраны тут же исчез, как дым, а граф Гатер, чудовищно расплываясь во все стороны, выдворил встревоженных рыцарей. Челядины принесли по его указу большой медный таз с горячей водой и сунули туда мои босые ноги.
От боли я взвыл, но, странное дело, голова начала очищаться, в ступнях кровь разогрелась и пошла вверх по застывшему, словно в лютую стужу, телу.
В руку мне сунули тяжелую чашу, настойчивый женский голос бубнил в ухо, чтобы немедленно выпил.
Я вяло повиновался, пойло тягучее, резко обожгло горло, словно хлебнул вина с растолченным перцем, из глаз брызнули слезы. Пока хватал широко раскрытым ртом воздух, взор прояснился, в комнате, кроме графа Гатера, к моему удивлению, обнаружилась Вельва, очень встревоженная и перепуганная.
С ее плеча спикировал дракончик и доверчиво сел мне на колено. Я вяло подставил ему ладонь, он бодро перебрался на нее, а потом, цепляясь за рукав, вскарабкался на плечо и там начал исследовать мое ухо.
Адский Пес уже снова стал просто Бобиком, лег было у моих ног, но сейчас поднялся и, облизнувшись, внимательно начал следить за дракончиком.
Вельва проговорила со вздохом облегчения:
– Все, его светлость уже вне опасности…
Гатер спросил недоверчиво:
– Точно?
– Наверное, – уточнила Вельва. – На сегодня.
Граф проговорил дрожащим голосом:
– Неужели… он был там? В самом деле?
Она повела взглядом в сторону отрубленной головы твари из Мира Тьмы.
– Посмотрите, граф, еще раз.
Граф взглянул коротко, побледнел и быстро повернулся ко мне. В глазах ужас, губы подрагивают, словно по ним стучат пальцем. Я сосредоточился, в моей ладони появился тонкостенный фужер с вином. Граф смотрел озабоченно, как я выпил залпом, затем я создал точно такой же и протянул ему.
– Отведайте, граф. Это кагор, единственное вино, которое приемлет и даже одобряет церковь. Вельва, извини, тебе не предлагаю. Христианское вдруг да повредит язычнице? Я не знаю, насколько серьезны эти строгости.
Она слегка наклонила голову.
– Спасибо за заботу, ваша светлость. Вы правы.
Граф взял фужер с осторожностью и благоговением, осторожно отхлебнул, прислушался. По его лицу видно, что чувствует себя уже в раю, но я тут же вернул на грешную землю вопросом:
