Инна Живетьева - Орлиная гора
Эдвин слушал внимательно, лишь пару раз переводил взгляд на портрет Анхелины, и лицо короля становилось угрюмо-задумчивым. Темка тогда чуть запинался, словно принцесса тоже появлялась в кабинете.
Было странно сейчас, когда мятеж охватывал Иллар и все – от молодого лейтенанта, только-только надевшего лычки, до старого коннетабля – торопились успеть как можно больше, спокойно сидеть и говорить о солнечных зайчиках на смотровой башне и реке Красавке. Темка замолчал.
– Эмитрий упоминал, что он часто бывал во дворце?
– Да, мой король. Не воспримите это как дерзость, но я знаю вас лучше, чем может казаться, – княжич Дин часто вспоминал о вас с большим уважением. Уважением не только к короне, а к самому королю, – раньше Темка не осмелился бы произнести такие слова, но он должен был хоть как-то защитить побратима.
Король одарил его тяжелым взглядом. Княжич только выше вскинул подбородок. Пауза показалась нескончаемой.
– Видит Ларр, мне трудно понять, и еще сложнее принять это, – заговорил Эдвин. – Но Эмитрий Дин перешел на сторону мятежников.
Темка отшатнулся, словно известие плюхнулось под ноги дохлой крысой. Это неправда! Не мог Митька, его оклеветали! Мало ли найдется ненавидящих род Орла.
– Это – достоверный факт.
Как же так, Создатель?! Не могли быть обманом протянутый королю меч и слова, сказанные на открытом Совете. Туманило голову, голос Эдвина с трудом пробился к сознанию.
– Можешь идти.
Темка поднялся, нерешительно протянул руку за ножом – или теперь он считается оружием мятежника? Но даже король не властен над клятвой побратимов.
– Ты не знаешь, что делать с ножом?
Значит, можно взять. Княжич обхватил рукоять – она показалась ледяной.
– Вы можете обвинить меня в пособничестве мятежникам, но я не могу отказаться от побратимства.
– Решать тебе, княжич Торн.
Клинок привычно вошел в ножны.
– Ну что же, – непонятно было, гневается король или принимает такое решение как должное. – Ты решил.
Да, решил. Создатель! Побратим – мятежник. Митька – преступник… Чернее не было известия.
– Вы теперь не примете у меня воинскую присягу, Ваше Величество?
– Почему же? Думаю, ты будешь служить верно.
Как во сне прошел Темка по пурпурному ковру. Ответил адъютанту, сам не понял – что. Нужно было вернуться к коннетаблю, но княжич свернул в серебряную анфиладу. Туда, где под стягом с Оленем висел портрет отца – старшего в роду Торнов. Живописец нарисовал сурового воина: твердый взгляд, застывшее лицо. Осудит ли отец, узнав о разговоре с королем? Тот, что на портрете, – да. А тот, которого помнит Темка? Жаль, нельзя посоветоваться. Князь далеко, и пусть хранит его Олень-покровитель.
Впрочем, такие решения каждый должен принимать сам.
Темка думал, что на него оглянутся, офицеры посмотрят – кто подозрительно, кто со злорадной усмешкой, но в приемной коннетабля все были заняты своими делами. Только Марик поднял голову от карты, глянул с презрительным торжеством.
– Артемий, – окликнул капитан Радан. – Я уже дал задания, Марк объяснит.
Меньше всего на свете хотелось общаться с Мариком, но Темка кивнул и неторопливо прошел к широкому подоконнику, за которым устроился Лесс.
– Ну что, объясняю, – с ленивой насмешкой заговорил тот. – Вот предполагаемый район действий. Нам нужно набросать план: как лучше установить связь между всеми частями армии. Конница тут и тут, – карандаш легко касался карты.
Темка пытался сосредоточиться, но нарисованные леса и холмы сливались перед глазами в ровную степь, слышался конский топот и сумрачный голос друга: «Даже если откажусь от присяги королю?»
– Эй, Торн, очнись. У меня мало времени, и я не собираюсь объяснять по два раза.
Глаза Марка светились довольством. Сегодня движения Лесса – и то, как он небрежно касался карты, и как легко придерживал заворачивающийся угол – были еще изящнее и отточеннее.
– А чему ты все время радуешься? – спросил – и поморщился в предчувствии: сейчас заговорит на всю комнату, и имя «Дин» ударит набатом.
Подвижное лицо Марика мгновенно стало серьезным, он сказал негромко:
– Тому, что ты поймешь теперь: дружок твой – предатель. Ты из-за него под пытки пошел, а Дин таким шакаленком оказался.
У Темки не было сил отбиться язвительной насмешкой, он спросил устало:
– И что в этом хорошего?
– То, что ты больше не будешь тешить себя иллюзиями.
Иллюзиями? Звон меча, упавшего на каменный пол Малого тронного зала – придуман? Слова «Я не пойду с тобой. Я клятву королю давал» – обман?
– Ты носишь оружие человека, предавшего корону, – припечатал Марик. – Значит, ты оправдываешь это предательство.
Хуже всего, когда прав тот, кого ты презираешь. Темка сказал сухо, наклонившись к карте:
– Так где тут конница?
* * *Вечерние тени в углах делают дом еще угрюмее. Неслышно прошел по коридору слуга – мелькнул свет лампы в щели под дверью. Тихо. Давно тут не слышали громких голосов и раскатистого смеха отца. И чем ближе Темкин отъезд, тем молчаливее становится княгиня. Одна тень осталась от Дарики, жена капитана кажется Темке похожей на высохший осенний лист. Все так же настороженным зверьком смотрит Лисена, ждет от судьбы только бед. Шурка похож на сжатую пружину, того и гляди – сорвется. С тех пор, как Александер накричал на сына, тот вообще не появляется днем в доме, отсыпается перед ночным дежурством на сеновале или торчит в конюшне. Он не обиделся на отца, просто боится еще раз увидеть перекошенное в безумной гримасе лицо и побелевшие от напряжения губы. Приходит, когда Александер забывается, высиживает до рассвета. Боятся оставить капитана одного.
Сам Темка уже с четверть часа недвижно сидел, вперив взгляд в лампу. Принес, поставил на стол маленький сундучок, но так и не открыл его. Отблески света горят на медной оковке, на торчащем из замочной скважины ключе. Сундучок – мамин подарок, сделанный то ли в честь примирения, то ли как неловкий шаг к нему. Вроде бы и сгладилась ссора, но нет-нет да проскользнет отчужденность. Темка не может, как раньше, подойти к маме со своими тревогами. А в глазах княгини, где-то в глубине зрачков, невидимый почти никому, поселился страх. Темные ресницы и белые веки – хрупкая преграда. Иногда кажется: вырвется! И тогда мама бросится к Темке, обхватит и закричит: «Не отдам! Не пущу-у-у!» Но княгиня – дочь воина, жена воина и мать наследника, а потому подарила сыну сундучок, в котором так удобно хранить серебряные эполеты и аксельбанты, тонкую иглу и серебряные же нити, вышитый на сукне герб, дабы, если понадобится, пришить на мундир.