Дмитрий Башунов - Ангелы над Москвой
— Что ты, что ты, — захлопотал ученый, — они — великая драгоценность. У меня так мало твоего порошка…
Ксор рассмеялся.
— Экспериментируй с окисями металлов до конца жизни — и тебе удастся сочинить несколько рецептов замечательного стекла. Кроме того, подскажу: рассматривать мир лучше не через круглый шарик, а через сплюснутый. И еще подскажу: чтоб лучше видеть то, что за шариком, хорошенько освещай и немножко подкрашивай объект наблюдения. Все! Больше я тебе не нужен. Обо мне не рассказывай: все равно тебе не поверят, а за бредни угодишь в сумасшедшие.
Симпозиум
Большой наклонный зал лекционного корпуса главного университета страны пестрел разноцветными одеждами студентов, занявших последние ряды; поблескивал очками и лысинами ученых, сидевших пониже; пах сердечными лекарствами маститых академиков, устроившихся в первом ряду.
Докладчик заканчивал подробный отчет о пятидесятилетнем эксперименте по поиску инопланетных цивилизаций. Он был не молод, не богато одет. На его сюртуке одиноко поблескивал лауреатский знак, изрядно выцветший от времени. Речь докладчика отличалась крайней точностью и сухостью. Но глубокое разочарование в произносимых словах чувствовалось. Шутка ли — вся жизнь ушла, все методы испробованы, уйма государственных денег угроблена, а результат — строго нулевой!
Конечно, усилий никто не оставит, начатого дела не бросит, и мониторинг вселенной на предмет проявления разумной жизни будет продолжен. Но интенсивным поискам — конец. В силу их полной бесперспективности.
После перерыва начались прения по докладу. Иностранному гостю академии, подавшему прошение о выступлении одним из последних, к трибуне удалось подобраться только в самом конце. Да и слово ему дали больше из вежливости: что может сказать неизвестный иностранец, если все варианты уже рассмотрены, обдуманы, проделаны — и оказались безрезультатными?
Зал уже наполовину опустел, когда на кафедру вышел высокий моложавый мужчина.
— Уважаемые коллеги, — сказал он без всякого акцента. — Вынужден отдать должное методологическому подходу ученого сообщества: сделано за истекшие пятьдесят лет действительно много, и вины исследователей в отсутствии результата нет. Поиски, однако, и в этом я абсолютно убежден, и не должны были увенчаться успехом. И то, что мы не нашли следов существования инопланетных цивилизаций — даже хорошо. Что, по сути дела, мы искали? Мы пытались увидеть всплески излучений искусственного происхождения. Или обнаружить следы разумной деятельности созидательного либо разрушительного характера. Отсутствие результатов наблюдений радует, так как говорит о том, что в пределах информационной досягаемости у нас нет соседей, способных выплескивать в пространство огромные объемы энергии. Согласитесь, что таковое соседство для нас, цивилизации разумной, сдержанной и жизнелюбивой, было бы опасным… Гигантские проекты, воплощенные на недостижимом для нас техническом уровне, многое бы сказали о психологии создавших их существ. Такие гиперэкстравертные личности, войдя с нами в контакт, непременно решили бы осчастливить нас своими достижениями, хотим мы того или нет…
— Простите, — перебил выступавшего старый академик, — вы говорите так, как будто априори подразумеваете факт существования разумной жизни во вселенной. Мы же тут собрались, чтобы с прискорбием признать свое одиночество…
— … а стало быть, и бессмысленность своего существования, — продолжил реплику академика выступавший. — Из чего проистекает необходимость самоуничтожения, пусть бы и долгого, мягкого, комфортного… В конечном итоге. Дескать, раз мы одни, и раз уж мы в этом мире оказались случайно, то не лучше ли нам мир этот покинуть — возможно, тогда мы попадем в ту страну грез, которая вспоминается каждому из нас денно и нощно, по поводу и без повода, и зовется всеми нами Землей…
Зал загудел. Говорить в ученом собрании о религиозных суевериях — это ли не моветон? Еще в средние века выкристаллизовалось мудрое: наука рождается там, где умирает вера. Собственно, с этого постулата, не одну сотню раз впоследствии доказанного, и начались сугубо научные изыскания.
А веру в Землю как только ученые ни пытались объяснить: и психозом ее обзывали, и строением мозга обуславливали, и даже кислородное голодание на помощь звали. Потому что острее всего видения случались в процессе сна (храп, апноэ, дыхательная недостаточность), либо в процессе умирания (тут уж и вовсе уточнять не приходилось). Не удавалось, однако, даже предположить, почему одним индивидуумам Земля видится как зеленый цветущий рай, другим — как бушующее скопище воды, третьим — как прокаленная солнцем пустыня, а четвертые вообще толкуют о белом безмолвии. Есть еще и пятые, и шестые, и даже шестьдесят шестые — и все рассказывают небылицы, в один голос утверждая — это Земля.
В общем, этой темы, как отчасти интимной, а отчасти стеснительной, в приличном обществе не касались.
— О чем, собственно, я вам хочу сказать, — продолжил выступающий, слегка повысив голос. — Для того, чтобы оправдать сам факт существования нас с вами, необходимо перевернуть страницу в исследованиях, и, не умаляя решимости, продолжить поиск. Качественно новым путем.
— Простите, — вновь перебил говорившего старый академик, — не будете ли вы так любезны назвать себя. В программке вы не значитесь…
— Ксор. Мое имя Ксор. Так вот…
— Прошу прощения, — не унимался старик, — имя Ксор носит добрая половина ученых, это старая традиция, заложенная изобретателем микроскопа Ксорием Либрецием. Фамилию свою назовите, пожалуйста, и организацию, которую представляете — тоже назовите…
Зал притих. Выступавший улыбнулся. Впоследствии иконописцы сделают эту улыбку божественной и просветленной, но на самом деле Ксор улыбнулся просто и по-доброму.
— Фамилии у меня нет. Если угодно, вы все — и есть моя организация. Но мы отвлеклись…
Зал оживленно зашумел, улыбаясь словам выступающего, и не подозревая, что тот говорит чистую правду. Вскоре шумок утих: Ксор излагал мысли новые, смелые, неожиданные — и верные.
— Итак, — настойчиво продолжил Ксор. — До сих пор все взаимодействие человечества и вселенной ограничивалось наблюдениями с поверхности планеты, да попытками полетов разнообразных устройств, действующих на химической тяге, за пределы атмосферы. Дело это затратное, опасное, сложное и малоосмысленное, хотя и одухотворенное. Стремясь послать человека как можно дальше, наука рассматривает возможность придания ускорения твердому телу при помощи высвобождения ядерной энергии, но тут есть препона сугубо материального свойства: не из чего построить отражатель, который и стал бы движителем корабля. И слава Богу, скажу я вам, что не из чего, а то ведь построили бы корабль, и наверняка — не один. И наверняка отправили бы всю флотилию в полет, гордясь, что вот-де: нашими усилиями физическое тело достигнет субсветовой скорости. Достичь-то оно достигнет, да только возвращения вы не дождетесь: законов физики еще никто не отменял.
