Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать
— Ладно.
Они уже давно перестали обращать внимание на всякую мелочь, вроде сыроежек, выбирая лишь благородные грибы. После того, как Лия набрела на кустики черники, губы и язык у обоих стали синими. Коса девушки растрепалась, на лицо то и дело падал непослушный локон и она сдувала его со лба, потешно ворча.
— Хватит. — Рамон положил белый на горку грибов, грозящих высыпаться из корзины. — У меня уже некуда.
— Сейчас… — Лия посмотрела на свою, наполненную ничуть не меньше, вздохнула. — Пожалуй, ты прав: хватит.
— Помочь? — от рыцаря не укрылось, как тяжело она поднялась. Устала. Немудрено: сколько уже по лесу бродят?
— Не надо, я сама. Тебе еще все это к седлу поднимать, да привязывать.
Он пожал плечами. Нашла тоже, тяжесть. Но не вырывать же теперь корзинку из рук?
— Как знаешь.
Они побрели обратно. Рамон не сказал бы, что сильно устал, но прыгать через поваленные деревья уже не хотелось. И он чинно перешагивал, а то и перелезал через валежник, не забывая подать руку девушке — чего не делал до того, пока она скакала по стволам легким олененком.
— Смотри, черемуха! — Лия, похоже на миг забыв об усталости, подпрыгнула. Промахнулась, прыгнула снова, на этот раз поймав горсть листьев — а ветка, словно издеваясь, закачалась над головой.
Рамон усмехнулся, достал упрямую ветку — правду говоря, даже с его ростом пришлось встать на цыпочки.
— Спасибо. — Она сорвала кисть, собрав ягоды ртом. Потом опомнилась: — А ты хочешь?
— Хочу.
— Тогда погоди, не отпускай, я сейчас.
Лия набрала горсть, сдула случайно попавшие обрывки черешков, протянула Рамону. Тот наклонился, собирая губами черемуху с теплой, чуть подрагивающей ладошки.
— Щекотно!
— Извини. Больше не буду.
— Нет… — Она набрала еще ягод, подняла руку. Рамон посмотрел на порозовевшие щеки, улыбнулся. Черемуха оказалась чуть-чуть недозревшей, отчаянно терпкой, но стоило ли обращать внимание на такие мелочи? Он перехватил тоненькое запястье, поцеловал бьющуюся жилку. Поднял взгляд, опасаясь — не дернется, не испугается ли? Она не отдернула руку, только покраснела еще пуще и неуверенно улыбнулась. Ветка, упруго распрямившись взмыла в небо. Рамон отвел с лица непослушную каштановую прядь, взял в ладони, целомудренно коснулся губами лба. Погладил шелковые кудри.
— Поехали?
Она кивнула.
Половину обратной дороги Рамон беззастенчиво разглядывал неожиданно притихшую девушку. Просто потому, что на нее было приятно смотреть. Потом она ожила, снова защебетала. Мужчина облегченно вздохнул — а то начал было опасаться, что обидел.
Он помог внести в дом оказавшийся тяжеленьким короб, попрощался с домочадцами.
— Когда тебя ждать? — спросила Лия.
— Не знаю. — Честно ответил Рамон. — Мне пожаловали землю, забот будет много.
Она тихонько вздохнула.
— Что ж, заходи когда получится. Я буду рада тебя видеть.
Рамон кивнул, склонился к ее руке, улыбнулся.
— Непременно. Теперь ты от меня не отделаешься.
Лия рассмеялась, высвободила руку и исчезла.
Глава 13
Все три дня морского путешествия Эдгар наслаждался одиночеством. Отдельная каюта, пусть и малюсенькая, только-только повесить койку, да поставить сундук, была воистину царским подарком.
Ученый всегда считал одиночество великим благом для человека, умеющего бывать наедине с собой. Тем более, что за последние месяцы он почти забыл, что это такое. Помня предыдущее плавание, он и не пытался читать, впрочем и без того хватало чем занять ум. Казалось, что все последнее время он жил слишком быстро, ловя впечатления без разбора, порой напоминая себе удава, глотающего добычу. И сейчас, подобно тому же удаву, нуждался в покое. Эдгар перебирал воспоминания, стирая с них патину времени и раскладывая по полочкам памяти — так скупец перебирает свою сокровищницу, что-то откладывая в дальний угол, чтобы никогда больше туда не вернуться, что-то оставляя на самом виду.
Дагобер спал до обеда а потом до рассвета пьянствовал — благо, посланники Кадана оказались не прочь промочить горло за чужой счет. Эдгара не звали: то ли забыли, то ли не захотели — впрочем, он был рад этому. Пить с чужими, вести разговоры ни о чем, те странные разговоры, в которых искренность считается глупостью, а обтекаемые вежливые фразы прикрывают гордыню. Велика радость, право слово. К тому же, Эдгар знал, какое место ему отведено. В этом аристократы не так уж отличались от купеческих семей, отпрыскам которых ему доводилось вбивать грамоту. Учитель стоит лишь чуть выше обычной прислуги — и его ум и знания на самом деле никому не нужны. Купцы ценят деньги и то, что называют хваткой, знать — благородство происхождения и воинскую доблесть. Ничего из того у Эдгара не было, а потому все, на что он мог претендовать — холодная вежливость с отчетливым привкусом пренебрежения. Он привык к подобному отношению, как привыкают к холоду по зиме и не ждал ничего иного — ведь право слово, глупо ждать ласкового тепла в корочун. Так что все шло как должно — и оставалось только радоваться тому, что никто не беспокоит. Тем более, что едва путники высадились на берег, блаженное одиночество закончилось. Правда, по большому счету ничего не изменилось: собеседников отнюдь не прибавилось.
Их встречали: дюжина гвардейцев при полном вооружении, повозка со слугами и вещами, нужными в дороге (полагаться на то, что на постоялых дворах найдется все, что может понадобиться гостям король Белона не стал), экипаж с возницей. В Белоне полагали, что экипаж куда удобней, чем путешествие верхом — но Дагобер наотрез отказался даже смотреть в его сторону, потребовав оседланного коня. Коня ему уступил один из гвардейцев. Так что в экипаже их оказалось четверо: два представителя короля, что сопровождали маркиза с самого начала путешествия, оставшийся безлошадным гвардеец и Эдгар.
Цвет лица королевских послов оставлял желать лучшего, да и круги под глазами отчетливо напоминали о бурно проведенной ночи. Так что коротать время за светской беседой они явно не собирались. Гвардеец же откровенно тяготился дорогой — то и дело ерзал, выглядывая в окно, но субординация не позволяла ему начать разговор первым. А Эдгара нисколько не утомляло молчание, он с удовольствием разглядывал яркую зелень холмов и белые шапки маячивших на горизонте гор. Видеть горы ему до сей поры не доводилось.
Королевство Белон сошло бы, пожалуй, за неплохих размеров графство. Долина у моря, со всех сторон окруженная горами. Рассказывали, что высоко в горах простираются богатые луга, способные прокормить тучное стадо, и шерсть выросших на тех лугах овец ценилась далеко за пределами королевства. И все же Эдгар не понимал, почему Кадан так вцепился этот кусок земли, заросшей оливковыми деревьями и виноградниками. Спрашивать об этом у сопровождающих очевидно не имело смысла — известно же, что всякий кулик нахваливает свое болото. Поразмыслив и вспомнив то, что успел прочесть, Эдгар решил, что дело в обычной корысти любого сюзерена, не желающего выпускать из рук землю, даже если добраться до той земли можно только горными перевалами, да и то лишь в теплое время года и погожий день. Или морем, которому ученый так и не научился доверять.
